Досье на Шерлока Холмса

Томсон Джун

Уотсон постоянно поддерживал связь с Холмсом по почте. По-видимому, он отправлял также письма Мэри Морстен в Кэмберуэлл. Но главная цель его повествования – дать читателям представление о том, насколько опасно это расследование, а не углубляться в свои личные романтические чувства.

После успешного завершения баскервильского расследования Холмс и Уотсон вернулись в Лондон, и первый занялся двумя делами, о которых упоминалось в шестой главе: разоблачением полковника Эпвуда, замешанного в скандале, разыгравшемся в клубе «Патриций», и защитой мадам Монпенсье, обвиненной в убийстве падчерицы, мадемуазель Карэр, которую спустя шесть месяцев нашли живой и здоровой в Нью-Йорке. Примерно в это же время Холмс успешно расследовал дело о фургоне для перевозки мебели на Гровнер-сквер, подробности которого Уотсон не сообщает.

Поскольку

Уотсон не оставил записей ни одного из этих дел, возможно, он в них не участвовал. С присущей ему скромностью он не навязывал свою помощь Холмсу при каждом расследовании, а всегда ждал приглашения. Как мы уже знаем, Уотсон принимал участие лишь в одной седьмой части всех расследований Холмса в период 1881–1889 годов. Однако он несомненно помогал в деле о еще одном скандале, который в то время вызвал множество сплетен в высшем обществе.

Клиентом был лорд Сент-Саймон, оказавшийся в неловком положении и обратившийся к Холмсу за помощью. Его американская невеста сбежала через несколько часов после венчания, во время свадебного обеда. Лорд Сент-Саймон хотел, чтобы Холмс нашел ее, а также выяснил причину ее внезапного исчезновения. Инспектор Лестрейд тоже занимался этим делом и весьма позабавил Холмса, приказав обыскать дно Серпентайна после того, как в этом пруду был найден свадебный наряд невесты. Было сделано ошибочное предположение, будто леди Сент-Саймон была убита Флорой Миллар, танцовщицей и бывшей любовницей его светлости.

Это расследование имело особое значение для Уотсона, потому что оно проходило всего за несколько недель до его собственной свадьбы, – как он замечает в одной из своих лаконичных фраз, небрежно разбросанных по рассказам. Это замечание позволяет установить приблизительную дату его женитьбы на Мэри Морстен, но детали столь неточны, что это вызывает досаду. Можно предположить, что в те недели, которые последовали за возвращением Уотсона из Девона, они с Мэри Морстен готовились к свадьбе и подыскивали подходящий дом, в котором разместились бы жилые комнаты и кабинет для врачебной практики Уотсона.

По вполне понятным причинам Уотсон не обсуждал эти планы с Холмсом – даже свое решение снова заняться медициной. Только когда друзья снова встретились после женитьбы Уотсона, Холмс догадался об этом, сделав вывод исходя из внешности своего друга [43] . Уотсон не стал откровенничать с Холмсом не из желания сохранить тайну. По натуре он был искренним человеком, и если бы Холмс спросил о его планах, Уотсон рассказал бы ему. Но Холмс не спросил, и Уотсон воспринял это без обиды.

43

Холмс говорил: «Если ко мне в комнату входит джентльмен, пропахший йодоформом, если у него на указательном пальце правой руки черное пятно от ляписа, а сбоку на цилиндре шишка, указывающая, куда он запрятал свой стетоскоп, нужно быть совершенным глупцом, чтобы не признать в нем деятельного представителя врачебного сословия» («Скандал в Богемии»). Некоторые исследователи посмеиваются над тем, что Уотсон носит стетоскоп в таком странном месте, но нигде нет указаний на то, что это было привычкой. Может быть, он положил его в цилиндр на минутку, чтобы освободить руки и поздороваться с Холмсом. Это один из примеров милой эксцентричности Уотсона – не столь ярко выраженной, как у Холмса.

Их чисто мужская дружба не требовала обмена личными тайнами, и многое оставалось недосказанным. Очевидно, не обсуждался даже отъезд Уотсона с Бейкер-стрит в связи с его женитьбой. По крайней мере, в опубликованных рассказах нет свидетельства о таком разговоре. Оба сознавали, что расставание неизбежно, но предпочитали не говорить об этом, а тем более открыто выражать свои чувства по поводу разлуки или больших перемен, которые это событие внесет в жизнь обоих.

Впрочем, в недели, предшествовавшие свадьбе Уотсона, у друзей в любом случае не было возможности обсуждать личные дела, даже если бы и было такое желание. Холмса не было в Англии в конце 1888 года и в начале 1889-го. И снова Уотсон не сообщает точные даты, так что о них можно только догадываться.

Холмс определенно был в Англии в конце ноября 1888 года. Сэр Генри Баскервиль в сопровождении доктора Мортимера, своего личного врача, нанес визит ему и Уотсону на Бейкер-стрит, прежде чем отправиться в путешествие с целью восстановить здоровье, пошатнувшееся после ужасных событий в Баскервиль-холле.

В тот же вечер, когда они сидели у камина, в котором пылало пламя, Холмс наконец нашел время полностью разъяснить Уотсону все обстоятельства баскервильского дела и связать концы воедино. Позже, с некоторым опозданием решив отпраздновать окончание этого расследования, они пообедали у Марцини, а затем отправились в оперу слушать братьев де Рецке в «Гугенотах» Мейербера. По такому случаю Холмс взял ложу – это подтверждает, что его финансовое положение улучшилось. Этот факт должен был успокоить Уотсона: теперь Холмс мог себе позволить в одиночку платить за квартиру на Бейкер-стрит.

Вскоре после этого Холмса вызвали в Одессу расследовать убийство Трепова, а по завершении этого дела он отправился на Цейлон (теперь Шри-Ланка) заниматься расследованием, связанным с братьями Аткинсон, в Тринкомали. Уотсон не уточняет детали этого дела, но, поскольку он говорит «в Тринкомали», можно предположить, что оно потребовало присутствия Холмса на месте, где разыгралась трагедия.

Приблизительно в то же время Холмс выполнял деликатное поручение голландского королевского дома [44] . Видимо, ему пришлось ехать в Голландию, чтобы проводить расследование, которое он успешно завершил. Это второй случай за тот период, когда к услугам Холмса прибегали венценосные особы. Первым у него попросил помощи король Скандинавии. Следовательно, молва о его уникальной способности решать в высшей степени конфиденциальные государственные проблемы разнеслась среди европейских монархов, многие из которых состояли в родстве друг с другом.

44

Королем Нидерландов в то время был Вильгельм III (1817–1890), который правил с 1849 года до самой смерти.

Что касается двух других дел – убийства Трепова и трагедии Аткинсонов, – Уотсон не приводит никаких подробностей. Сам он узнал о них только из газет, и это свидетельствует о том, что в тот период он не общался с Холмсом.

Хотя Уотсон не приводит даты, можно установить приблизительный график деятельности Холмса в эти месяцы. Мы знаем, что обсуждение с Уотсоном баскервильского дела имело место в конце ноября 1888 года и что Холмс вернулся на Бейкер-стрит до 20 марта 1889 года, когда (как будет видно из следующей главы) Уотсон навестил его там.

Если предположить, что Холмс выехал из Англии в Россию примерно 21 ноября и у него ушло три недели на то, чтобы добраться до Одессы и расследовать убийство Трепова, то он мог вернуться в Англию к середине декабря. Далее, если он сразу же отправился на Цейлон (морское путешествие должно было занять примерно месяц) и дело Аткинсонов было закончено в течение двух недель, то вполне возможно, что Холмс (даже если накинуть еще месяц на обратный путь) был дома к концу февраля. В таком случае у него оставалось достаточно времени, чтобы выполнить поручение голландской королевской семьи, прежде чем вернуться на Бейкер-стрит до 20 марта. Это плотный, но вполне осуществимый график.

Между тем приближался день женитьбы Уотсона. Они с Мэри нашли подходящий дом в Паддингтоне, неподалеку от вокзала, служащие которого могли стать его пациентами. Хотя Уотсон не указывает точный адрес дома, он, вероятно, находился всего в нескольких минутах ходьбы от вокзала: один из кондукторов доставил пострадавшего пассажира в кабинет Уотсона, а не в больницу Святой Марии, которая находилась рядом с конечной станцией.

Маловероятно, чтобы Уотсон и Мэри Морстен искали дом в районе Норфолк-сквер или Уэстбурн-Террас. Фешенебельные высокие дома с лепными украшениями, балконами и импозантными портиками были слишком дороги. Однако Уотсон вполне мог позволить себе жилье на таких улицах, как Лондон-стрит или Спринг-стрит, почти напротив вокзала Паддингтон. Некоторые из этих зданий сохранились, и их внешний вид в основном не изменился со времен Уотсона. Это трех-четырехэтажные кирпичные дома, скромные, но респектабельные, так что любой из них подходил для доктора. Они достаточно большие: на первом этаже мог разместиться врачебный кабинет, а на верхних этажах было достаточно места для личных апартаментов.