Доступна и беззащитна
Шрифт:
Коля повертел его в руках, стразы ослепительно засверкали на солнце. Попытался открыть, но телефон запросил отпечаток пальца. Коля хмыкнул и протянул мне его обратно, обронив:
— Мне на такой три месяца работать. И не жрать ничего.
У меня снова проснулась к нему жалость, но я быстро взяла себя в руки.
— Это подарок.
Он криво усмехнулся — мол, знаем-знаем, не насосала, а подарили. Я хотела его отбрить, но не успела. Из-за ёлок и берёзок послышалось
Мы ждали, когда машина выедет из леса. Я плотнее запахнула полотенце, прикрыв грудь. Стало неуютно. Через несколько мгновений, тяжко переваливаясь на камнях и кочках, к сауне подрулил запылённый чёрный джип. Медленно открылась дверь и из неё выглянул взъерошенный Василий Иванович. Не выходя из машины, он сообщил:
— Ласточка моя, я чуть не заблудился в ваших карельских чащобах! Спасибо твоему дедушке, он нарисовал мне подробную карту!
И помахал обрывком телепрограммы.
— О, Василий Иванович… — Если бы из леса выполз трёхглавый дракон, я бы меньше удивилась. — Что вы тут делаете?
— За тобой приехал, собирайся. Сегодня вечером мы должны вернуться в Питер — срочная работа. Я временно отзываю тебя из отпуска, — и он улыбнулся своей белоснежной керамической улыбкой.
В голове пронеслась дикая мысль: «Это Молчанов меня заказал».
Почему Молчанов, с какой стати Молчанов, я ведь о нём почти забыла…
17. Трагедия, комедия, цирк
Мы неслись по трассе Мурманск-Петербург со скоростью сто тридцать километров в час. В новеньком «Ниссане» скорость ощущалась иначе, чем в древних дедушкиных «Жигулях». Казалось, мы едем медленно, можно прибавить ещё. И ещё.
На душе было муторно: Василий Иванович взял от «опасного» человека деньги за то, чтобы убрать меня из Питера на несколько недель, а теперь взял от клиента деньги за то, чтобы привезти меня обратно. Пусть всего на два дня, но всё равно: нарушение договора с «опасным» человеком налицо. Но отказать Юрию Георгиевичу — значило потерять ценного, щедрого и лояльного клиента. Одного из лучших и самых старинных. Василий Иванович не мог так рисковать. Он поставлял Юрию Георгиевичу девушек вот уже двадцать лет, и тот никогда не торговался. Знал, что у Василия Ивановича товар первоклассный: молодой, здоровый и покладистый.
— Я с твоим дедушкой немного пообщался, — сказал Василий Иванович. — Он вроде ничего так, бодрый для своих шестидесяти пяти. Рыбачит, деньги зарабатывает, дом содержит. На здоровье не жалуется?
— А он никогда не жалуется, — ответила я, — но только ему всё равно нужен присмотр. Врачи нужны, а в посёлке даже поликлиники нет.
— А ты собираешься вернуться сюда после учёбы?
— Нет, я хочу купить квартиру в Питере и забрать дедушку к себе. Хочу жить с ним вдвоём. Нам всегда было хорошо вместе, он для меня как…
Отец? Лучший друг? Когда я была маленькой, я мечтала вырасти и выйти за него замуж. Спрашивала, согласен ли он? Дед серьезно отвечал, что подумает над моим предложением. Сначала надо вырасти.
Я продолжила:
— У меня никого нет дороже него. Он в одиночку меня вырастил после того, как отец убил мать и отправился в колонию. А потом умер там. У меня вообще никого не осталось, кроме деда.
Василий Иванович сказал сочувственно:
— У тебя будет муж. Дети. Возможно, появятся новые родственники — не родные по крови, а просто близкие и дорогие люди. Я вот, например, тёщу люблю, считаю её второй матерью. Невестку люблю — она мне как дочь. Зять тоже ничего, деловой пацан из приличной семьи. Теперь вот внуков жду.
— Вам повезло.
— У тебя тоже всё будет. Ты сейчас чувствуешь себя одинокой — только ты да дед Ваня, но это изменится. И изменится гораздо раньше, чем ты думаешь.
— Я не собираюсь замуж.
— Нет, ну понятно, что не сейчас, тебе всего девятнадцать, но рано или поздно…
— Не собираюсь! — прервала я его, чувствуя, как закипаю. — Мне противен секс, противны мужчины, я не верю в любовь. Сначала ми-ми-ми и сю-сю-сю, великая любовь и бешеная страсть, а потом он берёт ружьё и стреляет тебе в грудь! А ваш трёхлетний ребёнок остаётся сиротой и не знает, куда приткнуться по жизни!
Василий Иванович сбросил скорость и съехал на обочину. Перегнулся на заднее сиденье, достал оттуда термос, пакет и начал в нём рыться. Запахло чем-то вкусным, жареным. Он протянул мне беляш в салфетке и налил чаю в пластиковый стаканчик. От чая запахло лимоном и неизвестной травкой.
— Вы думаете, это меня утешит? — сквозь слёзы я попыталась изобразить сарказм.
— А я тебя не утешаю, просто тебе надо поесть. На шесть вечера ты записана в салон, а в восемь должна быть у Юрия Георгиевича. Он в понедельник улетает в Штаты на три месяца, хотел провести с тобой последние дни. Очень настаивал, я не смог ему отказать. У меня такое ощущение, что он ни с кем не спит, кроме тебя.
— Не может быть. Он женат и у него есть любовница. Или даже две.
— Я его давно знаю, ещё со Школы Бизнеса в девяностых, так что доверяю своим ощущениям. Хочешь, сама его спроси — проверим, кто прав.
Я задумалась и откусила беляш. Он был тёплым. Хрустящий снаружи и нежный внутри. Наверное, любимая тёща нажарила в дорогу. Или любимая невестка. Или кто-то ещё — может, даже пацан из приличной семьи. Кто их знает? Я покосилась на живот Василия Ивановича. Когда в твоей жизни столько любимых и любящих людей, ты обречён на ожирение третьей степени, потому что все будут заваливать тебя беляшами и прочими проявлениями любви. А когда у тебя никого нет, ты обречён на гастрит, потому что питаешься «дошираком» в съёмной однушке в спальном районе Петербурга. Что лучше: ожирение от любви или гастрит от одиночества?