Дотянуться до звезд
Шрифт:
— Ага, — вытирая глаза, сказала Эми.
— Ты сама творишь свою жизнь, — сказала Люсинда. — И только ты в ответе за свои действия. Если кто-то обвиняет других, то он лишь пытается пожалеть и оправдать себя. Ты не такая, Эми.
— Спасибо, — сказала Эми.
— Ты подарила столько радости Диане и Джулии.
— Я бы хотела, чтобы Тим остался с ними.
— Я тоже.
— Нельзя покидать родственную душу, — сказала Эми.
— Да, нельзя, — согласилась Люсинда.
Диана стояла возле Джулии, пока Алан
— Ее татуировка, — заметив его взгляд, сказала Диана.
— Эми? — спросил он.
Диана кивнула:
— Да. Мы ходили в аптеку, и Эми решила, что им с Джулией на лето нужно непременно сделать татуировки. Видишь? — Она указала на левую ножку Джулии.
Алан улыбнулся. Чуть повыше лодыжки у Джулии была переводная картинка-татуировка в виде оранжево-голубой бабочки. Лодыжку обвивал браслет из цветных бус, связанных в виде цветочков.
— Какая прелесть, Джулия, — сказал Алан. — Моя племянница самая модная девчонка на пляже.
— Алан, — сказала Диана, и ей не удалось скрыть дрожь в голосе. — Не мог бы ты продолжить обследование?
Алан кивнул. Он щелкнул переключателем на аппарате. Загудел внутренний механизм, и наружу поползла распечатка. Машина выплюнула длинную белую ленту — вроде тех, что выбивают на кассе в супермаркете, — всю сплошь в черных точках. Он увидел, что Диана, склонив голову набок, пыталась понять ее смысл.
— Не волнуйся, — сказал он.
Она тяжко вздохнула.
— Прости, — сказал он. Он нервничал не меньше нее. Вспотевшими пальцами он взял бумагу. Просматривая график, он выискивал изменения. Прошлые кардиограммы Джулии лежали в ее медкарте, но он мог сравнить их и по памяти. У нее были шумы и неразличимый щелчок.
— Что там? — спросила Диана.
— Подожди, — ответил он.
Джулия лежала на столе, взирала на взрослых и заламывала руки. Такое поведение было симптоматичным для девочек, больных синдромом Ретта, — болезнь передавалась на генетическом уровне, затрагивая только младенцев женского пола, — но когда Алан видел, как Джулия выкручивала свои ручонки, словно выражая безграничное отчаяние, он ощущал себя совершенно беспомощным.
— Есть что-нибудь определенное? — спросила Диана, пока Алан выключал аппарат.
Алан сдвинул очки на кончик носа, разглядывая поверх оправы поминутные отметки. Потом он перебрал длинный рулон до самого конца. Он понимал, что в этот конкретный момент ему не подобало испытывать возбуждение от ощущения ее близости. Они изучали кардиограмму Джулии, а он упивался запахом кожи и волос Дианы.
— Если ты ничего не скажешь, — сказала она, — я начну орать во всю глотку. Вот, крик уже на подходе. Я сейчас…
— Не вижу серьезных изменений, — ответил он, почувствовав, что она наклонилась к нему поближе. Он ткнул пальцем в ленту, и Диана напрягла внимание. — Возможно, тут что-то проклевывается, но я не уверен. Я перешлю результаты по факсу в Провиденс, а там их посмотрит Барбара Холмс.
— «Что-то» — это что? — спросила Диана, взяв Джулию за руку. Но и от него она не отходила. Она стояла между Аланом и ребенком и прикасалась к ним обоим.
— Неравномерность, — сказал Алан. — Едва заметное изменение на фоне общей картины.
— Ты же только что сказал, что серьезных изменений нет, — взволновалась она.
— Потому я и говорю «едва заметное», — ответил он. На ней была безрукавка в бело-желтый квадрат. Ее обнаженные руки покрывал загар и крапинки веснушек. От нее исходило тепло, которое передавалось Алану сквозь тонкую хлопчатобумажную ткань его голубой рубашки. Ему хотелось нагнуться и поцеловать ее оголенное плечо, но она быстро отстранилась, и внезапно весь его левый бок овеяло холодом.
— Я не врач, — угрожающе проговорила она, наклонившись к Джулии, и принялась снимать с нее присоски.
— Я знаю, — сказал он.
— И я не выношу снисходительности, — срывающимся голосом продолжала она. — Я понимаю разницу между «серьезным» и «мало заметным». Но ведь ты собираешься отправить эту бумагу доктору Холмс, а будь все в порядке, ты не стал бы этого делать.
Алан наблюдал за тем, как она нежно стирала липкий гель с кожи Джулии. Она использовала собственные салфетки, аккуратно прикасаясь к тельцу Джулии, не желая причинять ей боль или оставлять следы мази. Она намочила в теплой воде ватный тампон и мягко счистила мельчайшие капельки. Проигнорировав висевшие рядом грубые бумажные полотенца, она протерла грудку Джулии квадратными кусочками марли. В ее плечах чувствовалось внутреннее напряжение.
— Диана, — позвал ее Алан, чтобы она обернулась.
Не поворачиваясь к нему, она просто покачала головой и продолжила нянчиться с Джулией.
— Но я не хотел снисходительно относиться к тебе, — сказал он, ощутив судорогу в горле. — Это правда.
Она поежилась. Он видел, как ее плечи поднялись, но поскольку она была ужасно взвинчена, они замерли где-то на уровне мочек ее ушей. Она сказала, что не была врачом, но в то же время лучше Марты знала все закоулки и тайны кабинета Алана. Она проводила для Джулии такие процедуры, от которых обычных людей просто стошнило бы, случись им возиться то с шунтами, то с калоприемниками, то с зондами для кормления и лонгетами.
Взяв ее за плечи, Алан повернул ее лицом к себе. Он чувствовал в ней сопротивление; она не хотела смотреть на него. Опустив голову, она разглядывала свои туфли. В солнечном свете ее волосы сияли чистым золотом. От нее пахло цветами и пляжем. У Алана так разбушевалось сердце, что он с трудом смог открыть рот.
— Я переживаю за Джулию, — сказал он.
Она вскинула голову. Во взгляде ее голубых бездонных глаз была мольба. Алан пожалел, что был не в силах взять на себя ее боль и страхи.