Доверься мне
Шрифт:
Если бы я волновался, приехал бы я на двадцать минут раньше и остался бы в машине? Возможно.
Если бы я волновался, я бы просто смотрел на дом Оливии? Тоже возможно.
Не то чтобы я не знаю, как ходить на свидания. Не то чтобы я испытываю к ней настоящие чувства, которые пугают меня до смерти. Если бы я был встревожен, я бы… Ладно, я чертовски встревожен. Я понимаю. Но в этом нет ничего страшного. Каждый чувствует себя так перед первым свиданием, верно? Неважно, шестнадцать тебе или почти двадцать восемь.
Верно?
Изнутри маленького домика раздается испуганный всрик, когда я наконец звоню в дверь.
— Черт. Блять. Он рано. Я не готова.
Я смотрю на часы. Я опоздал на одну минуту и тридцать две секунды. И, как я уже говорил, на самом деле я уже двадцать минут сижу в машине. Я три раза выходил из машины, поднимался по ступенькам, а потом разворачивался и мчался обратно к машине.
Но это не потому, что я волнуюсь.
Оливия все еще не ответила, но она явно знает, что я здесь, поэтому я снова позвонил в звонок, три раза подряд, смеясь над проклятиями, вылетающим из ее рта, когда ее шаги подходят ближе.
Дверь распахивается, являя Оливию во всей красе.
В пижаме.
На ней безразмерная футболка Университета Британской Колумбии с дыркой на боку талии и пара полосатых леггинсов из комплекта термобелья, которые настолько ей велики, что полностью закрывают ее ступни, за исключением крошечных розовых пальчиков. В ее защиту скажу, что, когда я звонил сегодня утром, я сказал ей, чтобы она оделась в то, в чем ей будет комфортно.
— Это немного более комфортно, чем я предполагал, но тоже сойдет, — я слегка стряхнул снег со своей куртки и шагнул внутрь. — Тебе идет вся эта атмосфера «я только что проснулась», — ухмыляясь и подмигивая, я наклоняюсь ближе. — Мне даже хочется отнести тебя обратно в постель.
Я никогда не знаю, чего мне ожидать от Оливии, и думаю, что это одна из тех вещей, которые мне в ней нравятся. Иногда она легко отвечает на мои дерзкие вопросы, а иногда, как сейчас, она просто смотрит на меня, а ее лицо заливает краской.
И она все еще молчит.
Я думал, я нервничаю? Пф-ф-ф. Я еще ничего по сравнению с Оливией.
— Боже мой, — шепчет она. — Я еще не сказала ни слова, да?
— Ты просто пялишься на меня, — подтверждаю я.
Она прячет лицо в ладонях.
— Я сегодня никак не соберу мозги в кучу.
Смеясь, я притягиваю ее к себе и крепко обнимаю.
— Это нормально. Теперь я не так сильно переживаю, что мне понадобилось четыре попытки, прежде чем наконец постучать в твою дверь.
— Я думала, у тебя все под контролем.
— Могу я сказать тебе правду? — подцепив пальцем ее подбородок, я поднимаю ее лицо вверх. — Я никогда не чувствовал себя таким чертовски бессильным. Вот почему я собираюсь поцеловать тебя сейчас, а не ждать до конца нашего свидания, как я обещал себе, ладно?
Уголок ее рта приподнимается, и я вытягиваю шею, чтобы прикоснуться губами к ее губам. Сначала это происходит неуверенно, я медленно исследую ее, проверяю границы. Но потом ее губы со вздохом раскрываются, позволяя
— Ол, — шепчу я ей в губы.
— М-м-м.
— Иди одевайся.
Она издает недовольный вздох, и я смотрю, как ее задница подпрыгивает в этих тонких лосинах, когда она идет по коридору и исчезает за дверью.
Я заглядываю в маленькую прихожую и улыбаюсь шнурку, который я подарил ей на Рождество, и что он висит рядом с ее пальто. К нему прикреплены два ключа и карточка, подтверждающая ее личность, и я замечаю яркий луч в виде фотография лица Оливии на ней.
Я немного любопытный, поэтому открываю шкаф в прихожей и приятно удивляюсь, обнаружив ее хоккейные коньки именно там, где я надеялся их найти. Мой большой палец скользит по лезвию — они достаточно острые, чему я рад. Я тихо выскальзываю за дверь и прячу их в багажник, и все это до того, как она закончит собираться.
Я снимаю пальто и прохожу в гостиную, стараясь не обращать внимания на пронизывающий холод квартиры, когда сажусь на диван. С одной стороны журнального столика лежит стопка романов, которые наверняка заинтересуют Хэнка, с другой — кипа бумаг, на которых, похоже, тесты по женской репродуктивной системе, а на ручке, что лежит поверх стопки, выгрызаны идеальные следы зубов.
Я беру рамку с журнального столика, и рассматриваю фотографию внутри — судя по елке на заднем плане, она вроде как, сделана в прошлое Рождество. На руках у Оливии улыбающийся ребенок, ужасно милый, а сбоку к ней прижимается маленькая кареглазая девочка с фотографии Кары. Я не уверен, что когда-либо видел ее такой счастливой, как на этой фотографии.
— Это мои племянница и племянник, — говорит мне Оливия. — Аланна и Джем.
Эта женщина передо мной настолько великолепна, что я не знаю, что с собой делать. На ней леггинсы и свободный вязаный свитер кремового цвета, который слегка свисает с одного плеча, она — совершенство в моих глазах.
Оливия возится со своими руками.
— Прости, что здесь такой бардак.
В ее голосе чувствуется робость, которая отличается от всех других случаев, когда она обычно замолкает рядом со мной. Оливия уязвима, и это знак, что она готова впустить меня, и у меня есть чувство, что совсем скоро я увижу те ее части, что не видел никогда. Что меня не устраивает, так это то, что она, кажется, переживает, что, когда я узнаю ее полностью, что-то в ней может мне не понравиться.
Я похлопываю по подушке рядом с собой.
— Иди сюда.
— Хорошо, — шепчет она, но ее ноги остаются на месте.
— Одна нога впереди другой, — дразню я.
Ее улыбка широкая и красивая, дурная. Она прижимает руку ко лбу, прежде чем подойти, и как только она оказывается в пределах досягаемости, я притягиваю ее к себе.
— Я знаю, что мы говорили в пятницу вечером, но думаю, что мы снова должны поговорить, чтобы начать все с чистого листа и продолжить эти взрывные поцелуи, да?