Доверься, он твой
Шрифт:
– Я... я боюсь... Я должна... Вы понимаете – мама, брат... Я должна все дела довести до конца. Тогда... может быть... – бормотала Катерина.
– А все дела – это что, можно узнать? Хорошо, признание препарата лекарством. Это произойдет скоро при твоем усердии, мозгах и личной заинтересованности. А остальное? Мать, что ли, похоронить? Федора женить? Каковы пределы? – Ноздри Ольги Петровны раздулись. Похоже, вот так она «снимает стружку» с внука.
Катерина вздохнула, сложила руки на груди, потом разняла их, сложила на коленях.
– Пределы,
– Если ты про душу, – проворчала Ольга Петровна, – то она выше. Вот здесь. – Протянула руку и указательным пальцем ткнула Катерину чуть ниже груди.
– Ой! – Катерина согнулась пополам.
– Там душа. Но если ее закрыть, она тебе ничего не подскажет. Как мысль проникает только в открытый разум, так и чувствам нужна открытая душа. В общем... – Она посмотрела на часы. Маятник неспешно разметал пыль в деревянном ящике, поставленном здесь в далекие советские времена. – Пора закрывать кабинет. Но мы не договорили. А поскольку я исполняю роль твоей бабушки, мы продолжим. Не отвертишься. – Она надела пальто. Катерина смотрела, как она застегивает большие черные пуговицы.
– Какое модное, какое шерстяное! – сказала она восхищенно.
– Нравится пальтишко? – подмигнула Ольга Петровна.
– Оч-чень.
– Мне тоже.
– Бабушка всегда говорила, что вами можно восхищаться.
– Мною?
– Да.
– Это почему же?
– Потому что вы не просто профессор, а вы женщина-профессор.
– Не мужчина, это точно, – засмеялась она. – Недавно остановил гаишник. Посмотрел на документы, потом на меня.
– Вы что-то нарушили? – удивилась Катерина.
– Ага. Не пристегнула ремень. Было жаль вот это пальто мять. Спешила, не сняла за рулем.
– Так что он?
– Отдал обратно, порозовел и сказал: «Поезжайте, фрау».
– Кто?
– А вот то! Фрау, и все тут.
– Если бы он сказал «мадам», я бы еще поняла, – засмеялась Катерина. – Может, он в школе учил немецкий.
– Но даже он оценил – возраст в документах и... на мне! – Ольга Петровна засмеялась. – Я давно вывела для себя формулу: цена одежды должна быть пропорциональна возрасту. Понимаешь? – Катерина подумала, потом кивнула. – Для тебя это пока неактуально. Но для таких, как я, уже закон.
– Трудно выполнить. – Катрина покачала головой.
– А все законы трудно выполнить. Ты подвезешь меня до метро? Мою машину захватил внук.
– Как он в нее влезает? У вас же «микра». Или вы поменяли?
– Все та же. Муж купил такую маленькую специально, чтобы внук не зарился. Но видишь, не помогло. Думаешь, он на ней ездит? Ничего подобного. Он ее расписывает. Новая страсть – аэрография. Что он на ней нарисует, как он ее зарегистрирует в ГИБДД – его проблемы. Но я сегодня снова – пешком.
– Я довезу вас до самого подъезда. – Катерина вскочила, в одно движение натянула куртку.
Ольга Петровна улыбнулась:
– У меня есть еще одна формула, Катерина. Тебе тоже подойдет: никогда не отказывайся от удовольствия. – Подмигнула.
– Не буду, – запоздало пообещала Катерина. Ей и себе. Нет, себе и ей.
Вернувшись домой, то и дело возвращалась к разговору с Ольгой Петровной. Допустим, она согласна с ней, но где тот человек, где тот мужчина, который мог бы стать ее?
Тогда она еще не знала Вадима.
19
Ксения Демьяновна перебирала в уме то, что услышала от Катерины о поисках лекарства. Значит, Ольга Петровна навела ее на источник? А разве не она? Это ведь ее болезнь переменила Катеринину жизнь. Но если распорядиться ситуацией правильно, то можно из несчастья извлечь самое настоящее счастье.
Она, кажется, про это уже думала? Если и думала, то другими словами.
Ксения Демьяновна потянулась в кресле, как согревшаяся наконец кошка. Край пледа коснулся деревянного некрашеного, но выскобленного добела пола. Сестры-монашки такие старательные. Ах, как пахнет пол... Она втянула в себя запах хвои и прикрыла глаза. В Доме на Каме столько запахов, и все приятные. Даже от животных. Конечно, от них пахнет прелестями сельской жизни, но это естественно. Все-таки доктор Верхотин – маг. Он позволил всем в этом доме найти себе занятие. Ее бывшая соседка никогда не видела вблизи кроликов. Но здесь смело берет их за уши, когда чистит клетку.
«А теперь, – подтолкнула она себя, – вернемся к главной мысли. Сделала экскурс в здешнюю жизнь, ну и хватит», – остановила она себя.
Так о чем она? О том, что ее болезнь для Катерины стала толчком к новой жизни, снова подумала она. Но сейчас Ксения Демьяновна испытала от этой мысли что-то непривычное. Но каково было Катерине от такого толчка? Видеть перед собой мать, которая...
Она быстро поддернула плед и натянула его до подбородка. «Продолжим послеобеденную сиесту», – приказала она себе.
Сиеста – это значит: снова Вечный Друг вторгается в ее разум. Хорошо, что он не знает, где она устроила себе сиесту. Она говорит ему, что сейчас в экспедиции, но где – тайна. Конечно, если он захочет, то все узнает. Но зачем ему?
Ксения Демьяновна не открывала глаза, старалась ровно дышать. Невредно и вздремнуть. Доктор Верхотин советует. Но в голове толклось то, что не давало спокойно дремать. Оно должно перевариться, тогда от всего случившегося она оставит при себе только полезное, а бесполезное выведет из сознания.
Перемены в самой себе она увидела в глазах Катерины. Большие, серые, они испуганно и настороженно следили за каждым движением. Ксения Демьяновна не спрашивала, что хочет увидеть и чего боится дочь. Она знала силу и необратимость произнесенного слова лучше других. Оно материально. Его можно затолкать подальше, но оно все равно выкатится, потому что произнесено.
Ксения Демьяновна решила сама наблюдать за собой.
Она ходила на работу в институт два раза в неделю, в так называемые присутственные дни. Старалась держаться, чтобы коллеги ничего не заметили.