Доводы рассудка
Шрифт:
Энн, судя по собственному своему складу, склонна была почесть сей ураган весьма несовершенным средством для целения нервов, подорванных болезнью Луизы. Однако миссис Мазгроув, которая подозвала к себе Энн с тем, чтоб еще и еще раз поблагодарить от души за все ее заботы, заключая перечень невзгод, выпавших ей самой, заметила, обведя счастливым взором комнату, что после всего, чего она натерпелась, ничего нет целительней, чем тихие домашние радости.
Луиза быстро выздоравливала. Мать выражала надежду, что она сможет вернуться домой, пока не уедут обратно в школу ее братишки и сестренки. Харвилы обещались сопровождать ее в Апперкросс, когда бы она ни приехала. Капитан Уэнтуорт покамест отправился навестить своего брата в Шропшир.
– Надо надеяться, вперед я запомню, – сказала леди Рассел, едва они вновь оказались в карете, – что не следует ездить в Апперкросс на рождественских каникулах.
У всякого свой вкус на шумы,
Энн не разделяла ее удовольствия. По-прежнему она решительно, хотя и молча, не любила Бата; едва различая за сеткой дождя зыбкие очертанья домов, она нисколько не стремилась разглядеть их получше; как ни был для нее тягостен долгий проезд по улицам, он все представлялся ей чересчур скорым; ибо кто же ей обрадуется? И с нежною тоской оглядывалась она назад, на кутерьму Апперкросса и уединение Киллинча.
Последнее письмо Элизабет, впрочем, содержало интересные известия. Мистер Эллиот был в Бате. Он явился в дом на Кэмден-плейс; явился во второй раз и в третий. Был весьма обходителен. Если Элизабет и отец ее не обманывались, он столь же усердно искал теперь с ними дружбы и столь же ревностно выказывал к ним живой интерес, как прежде небреженье. Что ж, если так, весьма любопытно. И мистер Эллиот возбуждал приятное недоумение в леди Рассел, уже готовой отречься от недавних своих слов, обращенных к Мэри, что это человек, которого она не желала бы видеть. Она весьма и весьма желала бы его видеть. Ежели в самом деле он вознамерился занять подобающее ему место послушной ветви, он мог быть и прощен за то, что отторг было себя от родительского древа.
Энн куда менее занимало последнее обстоятельство, но она, пожалуй, и не прочь была вновь взглянуть на мистера Эллиота, чего не могла бы она сказать о многих других, кого предстояло ей встретить в Бате.
Доставя ее на Кэмден-плейс, леди Рассел отправилась далее, в собственное свое обиталище на Риверс-стрит.
ГЛАВА XV
Сэр Уолтер снял дом на Кэмден-плейс, в почтенном месте, достойном человека, столь выдающегося; и оба они с Элизабет к большому своему удовлетворению там обосновались.
Энн с тоской переступала порог, предвидя долгое заточенье и спрашивая себя: «Когда же я смогу отсюда вырваться?» Ей, однако, оказан был прием, не вовсе лишенный сердечности, и она тотчас приободрилась. Отец с сестрою искренно желали показать ей комнаты, а потому встретили ее милостиво. Когда садились обедать, было даже не без удовольствия отмечено, что теперь их четверо.
Миссис Клэй была приветлива и без устали улыбалась, но ее-то улыбки и любезности ничуть не удивляли Энн. Она предвидела, что миссис Клэй при встрече с нею напустит на себя все что угодно, но обходительность остальных была ей внове. Они пребывали в самом превосходном расположении духа, и скоро ей довелось узнать причины сей радости. Слушать Энн у них не было особенной охоты. Тщетно попытавшись получить от нее подтверждение своим догадкам, что о них безутешно скорбят в округе, они после беглых незначительных расспросов тотчас перешли к рассказу о себе. Апперкросс не вызывал их интереса, Киллинч их мало занимал. Для них существовал только Бат.
Они имели удовольствие ее уверить, что Бат нисколько не обманул их ожиданий. Дом их, без сомненья, был лучший дом на Кэмден-плейс, гостиные их затмевали все, в каких случалось им побывать и о каких они наслышались, изяществом обстановки и вкусом убранства. Все искали с ними знакомства. Все набивались к ним в гости. Уж как уклонялись они от желающих им представиться, а их меж тем вечно одолевали визитными карточками лица, о которых они даже понятия не имели.
И в этом источник торжества? Удивлялась ли Энн тому, что отец и сестра ее счастливы? Нет, она этому не удивлялась, но она вздыхала при мысли, что отец ее не замечал унизительности переменившихся обстоятельств, что он так легко сложил с себя тот почетный долг, какой налагает жизнь на плечи каждого помещика, и окунулся в суетность ничтожных городских удовольствий; и она вздыхала, и улыбалась, и недоумевала, когда Элизабет, раздвигая перед нею двери и важно водя из одной гостиной в другую, восхищалась их просторами; и это она-то, бывшая хозяйка Киллинч-холла,
Но это были не все причины их счастья. Был еще и мистер Эллиот. Энн многое услышала о мистере Эллиоте. Они не только простили его, они были от него в восхищении. Он был в Бате уже две недели (он проезжал через Бат в ноябре, направляясь в Лондон, и, хотя задержался всего на сутки, весть о том, что сэр Уолтер обосновался в городе, достигла его, но он не успел тогда ею воспользоваться); теперь же он был в Бате уже две недели, и первым делом по приезде он оставил свою визитную карточку на Кэмден-плейс, а вслед за тем так настоятельно просил принять его, а когда его приняли, выказывал такую сердечную открытость, такую готовность загладить былое, такое желание вперед встречаться на родственной ноге, что прежнее их доброе мнение о нем совершенно восстановилось.
Они не находили в нем решительно никакой вины. Он как нельзя лучше объяснил мнимую свою небрежность. Все, оказывается, произошло единственно по недоразумению. Никогда не имел он намерения от них отрекаться; он боялся, что от него отреклись, неведомо почему, и молчал из одной только скромности. Когда же ему намекнули вскользь, что он, быть может, непочтительно отзывался о семействе и чести семейственной, он был просто вне себя! И это он-то, который всегда гордился тем, что носит имя Эллиота, и относительно родства придерживался всегда взглядов чересчур даже строгих для небрежного нашего века! Да он был просто удивлен, но надеялся, что характер его и поступки в скором времени опровергнут коварные слухи. И сэр Уолтер ведь мог навести справки у всех, кто знал его; и, разумеется, старания, какие употребил он на то, чтобы при первой же возможности снова стать в положение родственника и предполагаемого наследника, в высшей степени доказывали его искренность.
Обстоятельства женитьбы его тоже, оказывается, заслуживали снисхождения. Сам он не мог их коснуться; но один очень близкий друг его, полковник Уоллис, человек весьма достойный, истинный джентльмен (и недурной собою, добавлял сэр Уолтер), который с большим вкусом жил в Мальборо Билдингс и по собственному его настойчивому ходатайству им представился через мистера Эллиота, упомянул кой-какие связанные с этой женитьбой подробности, служившие к оправданию мистера Эллиота.
Полковник Уоллис давно знал мистера Эллиота, близко знал и его супругу и вполне понимал, как могло все это случиться. Она была, разумеется, не знатного рода, но хорошо воспитанна, образованна, богата и без памяти влюбилась в его приятеля. Мистер Эллиот не мог этому противустоять. Она сама его домогалась. Иначе никакие бы ее деньги не соблазнили мистера Эллиота, и к тому же сэр Уолтер верил вполне, что она была раскрасавица. Все это весьма и весьма меняло дело. Раскрасавица, с большим состоянием, и без памяти влюблена! Сэр Уолтер, казалось, совершенно готов был понять мистера Эллиота; и хотя Элизабет не удавалось взглянуть на это обстоятельство в столь выгодном свете, оно и не вредило в ее глазах мистеру Эллиоту.
Мистер Эллиот явился еще и еще, обедал у них однажды, когда его пригласили, и был польщен, разумеется, оказанной честью, ибо они не давали обычно званых обедов; словом, он был польщен всяким доказательством родственной близости и все свое счастие полагал в том, чтобы его принимали как своего на Кэмден-плейс.
Энн слушала и не понимала. Надо было помнить, и очень помнить понятия тех, кто вел рассказ. Она старалась быть снисходительной. Быть может, вся история этого примирения казалась столь несуразной и дикой лишь из-за способа, каким она излагалась. Ей сдавалось, однако, что в настойчивом желании мистера Эллиота после стольких лет быть принятым на Кэмден-плейс скрывалось нечто на первый взгляд незаметное. Со стороны практической он ничего не выигрывал от близости с сэром Уолтером; от разлада он ничего не терял. По всем вероятиям, он и сейчас был богаче, чем сэр Уолтер; Киллинч же все равно впоследствии должен был отойти к нему вместе с титулом. Для чего же человеку разумному, а он казался человеком весьма разумным, для чего же ему все это понадобилось? Энн находила тому одну только причину; и причиной была Элизабет. Возможно, когда-то она ему и правда понравилась, но случай и соображения пользы отвлекли его; и ныне, когда он мог распоряжаться собою как вздумается, ему захотелось к ней приблизиться. Элизабет, без сомнения, хороша собой, манеры ее самые изящные, благородные, а характера ее мистер Эллиот тогда не распознал, видя ее лишь на людях, да притом сам будучи зеленым юнцом. Как выдержат ее нрав и понятия его нынешний обострившийся взгляд – это уж дело другое. Энн от души желала, чтобы он обострился не чересчур, если мистер Эллиот и впрямь избрал своим предметом Элизабет. А сама Элизабет очень склонна была на это надеяться; и миссис Клэй всячески поддерживала ее надежды, судя по тому, как переглядывались они, когда речь шла о частых посещениях мистера Эллиота.