Дойти до горизонта
Шрифт:
— Что-то слишком часто ты их компенсируешь, — пробубнил Валера.
— Я могу уступить тебе свое право. Вместе с кухней, естественно, — широким жестом указал Сергей на закипевшие кастрюли. Валера отвернулся, бормоча себе под нос что-то насчет дураков, которых надо искать. Брать на себя обязанности кока ему не хотелось. Стоять при жаре выше сорока градусов возле раскаленных примусов, глотая копоть и бензиновые пары, удовольствие сомнительное.
— Будем считать вопрос исчерпанным, — закрыл дискуссию Сергей. — Прочие вопросы в письменном виде.
Я улегся
Один может спать только на правом боку и согнувшись, другой любит отдыхать на спине, но так, чтобы колени спящего на боку не впивались в его тело. Третий обожает послеобеденное время проводить в тихой полудреме. А четвертый, как раз наоборот, петь громкие маршевые песни, которые, как он считает, должны безумно нравиться окружающим.
Каждый день, что там день, каждый час мы вольно или невольно наступаем на чужие любимые мозоли. Злимся сами, обижаем других. Успокаивает одно — не мы первые, не мы последние. Есть даже такое понятие — экспедиционное бешенство. История, к сожалению, знает немало грустных и даже трагических примеров, когда люди, вынужденно ограниченные в замкнутом пространстве на долгое время, не могли наладить нормальные отношения. Правда, до бешенства мы еще не дошли, пока ограничиваемся экспедиционной нервозностью. Вспоминаем старые обиды, проецируем их на сегодня, копим свежие фактики дурных поступков своих товарищей. Только деть их некуда, в товарищеский суд не побежишь, в газету не напишешь. Мы привязаны к плоту, как каторжник к своей тачке. Барин не приедет, барин не рассудит. Разбираться придется самим. Честно говоря, этого момента я боюсь.
Первым могут «схватиться за ножи» Валера с Сергеем. Между ними кошка пробежала давно и, похоже, изрядная кошечка — с теленка ростом. Но начнись скандал и влезь в него я, даже с самыми лучшими намерениями, они объединятся, заклюют, как пить дать. Я же чужак. У них как в дурной семье: и жить вместе уже невмоготу, но и со стороны не суйся. На помощь, даже просто поддержку девчат, рассчитывать не приходится. Они Сергею в рот смотрят, как верующий на святые мощи, привезенные из Иерусалима. Салифанов привел их в организованный туризм, и идти против него для них физически невозможно.
Порой мне кажется, что он у них хирургическим путем удалил орган, вырабатывающий критику в его адрес. В общем, я снова в одиночестве. Раскладка бесперспективная для меня во всех отношениях. Есть, правда, один шанс…
Если подстроиться под Салифанова…
Я взглянул в сторону Сергея и оторопел, разом забыв о всех своих выкладках. Дело было дрянь: с горелок примусов с напряженным гулом выстреливали полуметровые языки пламени. Сами горелки, подставки, на которых стояли кастрюли, и, кажется, даже стороны бачков, обращенные к огню, нагрелись докрасна.
Сергей, стоя на коленях, лихорадочно крутил ручки регуляторов пламени. Бесполезно! Примусы пошли вразнос. В бачках создалось давление, в десятки раз превышающее расчетное. Пары бензина, сжатые стальными стенками, искали выхода. С аварийного клапана толстой голубой закручивающейся струёй бил огонь. Примусы уже гудели, как близкая пароходная сирена. Сейчас будет взрыв, понял я, и инстинктивно отшатнулся. Я просто физически почувствовал, как брызнет во все стороны, прожигая одежду, кожу, глаза раскаленный металл с бензином и кипящей водой вперемешку.
— Ильичев! — грозно заорал Сергей, засверкал глазами сквозь пламя. — Убери кастрюли!
Не переставая бояться, загораживаясь плечом, я обмотал руку первым попавшимся материалом, кажется чьей-то рубахой, потянулся к кастрюлям.
«Вот сейчас, сейчас рванет», — подумал я, невольно зажмуривая глаза, дотянулся, ухватился за ручки.
Пламя обожгло кисти даже сквозь обмотку. Сдернул кастрюлю, вторую, отпрыгнул, загородился руками. Салифанов вскочил на ноги, замер на долю секунды, прицелился и с размаху, одни за другим мощными пинками отправил примусы за борт.
Море взбурлило огромными пузырями, зашипело, подняло облако пара, но быстро рассеялось, и я увидел гладкую поверхность воды.
— Ты что наделал? — завопили мы хором. — Ты же нас без ножа зарезал!
Мы уже забыли, что минуту назад опасливо шарахались от огненного фонтана. Угроза взрыва миновала, угроза голода осталась и даже усилилась. А неповерженный враг требует большего внимания. Сейчас мы были абсолютно уверены, что сгореть заживо за одну минуту гораздо лучше, чем месяц загибаться от голода.
Салифанов сидел согнувшись, навалив локти на задранные к лицу колени, голову бессильно склонил на грудь. У него даже не осталось сил, чтобы реагировать на наши наскоки. Он сидел тихо и умиротворенно, глядя в пустоту, как человек, отведший от себя и своих близких смертельную угрозу.
— Что же мы теперь — вот это будем всухомятку есть? — жалобно спросила Войцева, кивнув на уже слегка пованивавшие продукты.
— Не всухомятку, а сырыми, — поправил я и ясно представил, как придется протискивать в горло сухой, остроугольный и к тому же дурно пахнущий кусок макаронины.
Сергей шевельнулся, громко вздохнул, поднял глаза.
— С какими кретинами мне приходится иметь дело, — удивился он, покачал головой, стал шарить у себя под ногами и наконец выудил капроновый шнур. — Вы не цените своего повара, — пожаловался он, потянул шнур, сматывая его в бухту.
О трубы каркаса звякнули примусы. Оба они были через отрезок проволоки привязаны к шнуру. Сергей приподнял примусы, слил из них воду.
— Эдисон! — восхитился Валера.
— Начнем сначала, — объявил Сергей, указав на канистру с бензином.