Дойти и рассказать
Шрифт:
Николай попытался чуть повернуть голову, но автоматчик, как оказалось, стоял прямо над ним, и на щёку лёг носок сапога. Пока самым кончиком, не сильно. Подбежавшие что-то спросили в несколько голосов, и Усам разразился возмущённой и злобной речью минуты на три. Ощущение было жуткое – как будто ты попал на другую планету, где говорят на своих языках и на свои темы, а ты всего лишь случайный зритель спектакля. Вот только сапог, чуть вдавливающий скулу в растрескавшийся асфальт, был слишком настоящим. И ощущение неподвижного мёртвого тела за спиной.
– Идиоты! Зачем он дёргался! Вас никто не собирается убивать!
Против этих слов никто бы не возражал, если бы не до сих пор, наверное, висящая в воздухе мельчайшая кровяная взвесь. Убийство Руслана сломало последние остатки недопонимания, у кого они ещё были.
– Бригадир! Как тебя, Николай! Голос Усама был уже почти нормальным – если, опять же, не помнить выкрикнутое им несколько минут назад: «Пашёл, гавно!» в сочетании с бешеными, белыми глазами и упершимся между глаз пистолетным стволом. Сапог со щеки убрался, и Николай поднялся на ноги, пытаясь охватить взглядом происходящее. Бойцы стройотряда и Ирка лежат на земле: кто закрывая головы руками, кто вытянув руки в стороны. Между ними – выгнутое дугой тело Руслана, вокруг облитой чёрным головы с превратившимися в мокрый колтун волосами натекла тёмная лужа. Автоматчики стоят, расставив ноги: один прямо напротив автобуса, держа под прицелом сразу, кажется, всех, второй – в двух метрах за правым плечом, напряжённые руки лежат на «Калашникове». Усам держится у двери автобуса, лицо злое, щека дёргается. Из тех двоих, что ехали вместе с ними, один потирает колено, держа в опущенной руке пистолет; второй зажимает рукой опухающее на глазах лицо – удар Руслана, видимо, пришёлся куда надо. Вот только ничего он, к сожалению, не изменил.
Усам, переступая через лежащих, подошёл к Николаю и взял его левой рукой за подбородок. Ох, какой был соблазн… Николай знал, как это бывает. Неподготовленный человек не понимает даже, что случилось, да и подготовленный не всегда успевает среагировать. Да вот только через полсекунды придёт разрывающий внутренности свинец, и ты не успеешь почувствовать, что случилось с тобой…
– Ты не понимаешь, Коля, – произнёс тот, кого они со штабистами «Спарты» ещё вчера считали мелким хозяйственником винодельческого совхоза. – Вас здесь ждали работать. Ваша смерть здесь никому не нужна.
Он сжал руку чуть сильнее, так что губы Николая выпятились вперёд, обнажив чуть торчащие нижние клыки.
– Но она не нужна за исключением только одного случая. Если вы не будете делать то, что вам говорят. Вас купили…
Сзади тонко ахнула Ира и испуганно задохнулась.
– Да, – Усам обернулся на мгновение и снова напряг руку. – За вас заплатили деньги и там, и по дороге, и здесь. Поэтому вы будете работать. Отработаете – поедете домой, к мамам.
Николай прислушался, не повиснет ли в воздухе насмешка остальных, какой-нибудь ироничный хмык. Нет, ничего. Никто не издал ни звука. «К мамам». Поверить в такое мог только прибывший откуда-нибудь с необитаемого острова полинезийский абориген, которому никогда в жизни не врали в лицо. Судя по всему, дело даже сложнее, чем показалось сначала. Хотя куда уж ещё… Выходит, они не заложники…
– Всем подняться.
Вахтовики, если это слово ещё можно было употреблять по отношению к ним, поднялись. Одни обменивались растерянными взглядами, другие – те, кто постарше, – наоборот, старались ни с кем не встречаться взглядом. Николай был среди последних.
Их повели от автобуса – сначала вверх по склону, потом вниз. Дорога изгибалась петлёй, по бокам были такие же полуразрушенные и выгоревшие дома, разбросанные в порядке, не характерном для жилых кварталов. Скорее, всё это напоминало провинциальный пионерлагерь, вдрызг разнесенный расшалившимися подростками, получившими на пару дней в руки серьёзное оружие. Вели их цепочкой, под конвоем уже четырёх автоматчиков, не считая тех бандюков, которые были в автобусе. Время осмотреться по сторонам было, за это вроде бы пока никто не бил. Николай тщательно приглядывался к просветам между опустевшими и закопченными оконными проёмами, но характерных рядов концентрирующихся вокруг них выбоин он не заметил. Подобная деталь, как-то встретившаяся ему на сборах в Балтийске, глубоко запала в память. А вот её отсутствие означало, что пехота здесь не выковыривала друг друга из домов. Выходит, пионерлагерь – или, скорее, какой-то дом отдыха, – громили артиллерией. И довольно давно – цепочку молча бредущих друг за другом студентов подвели к группе недостроенных домов, поднимающих из земли свои краснокирпичные стены метрах в двухстах от уже виднеющейся деревни. Оттуда уже тянулся народ – полдюжины бородатых, одетых в тёмное мужчин, все с оружием, несколько женщин в цветастых платках и оборванные грязные подростки, начиная лет от десяти. Все они радостно или злобно гомонили, показывая руками на вставших под прицелом полукруга автоматов «спартанцев». Конвоиры весело заговорили, тоже оживлённо жестикулируя. Автоматчик, лицо которого Николай старался сейчас запомнить как следует, насмешливо показал рукой назад, произнеся какую-то длинную, сложную фразу, собравшиеся ответили общим вздохом, и все, как один, повернулись к типу, по-прежнему держащемуся за лицо. Тот, криво усмехнувшись, тоже что-то сказал, и остальные дружно захохотали.
Усам, разговаривавший с одним из подошедших мужчин, прикрикнул на расшумевшихся, но одна из женщин, оборвав смех, вдруг пригнулась, нырнула под руку конвоира и бросилась к пленникам. Автоматчик не успел её перехватить, и женщина с визгом вцепилась в лицо ближайшего из студентов. Это послужило сигналом. Все женщины одновременно завизжали и рванулись вперёд. Один из автоматчиков, крутанувшись, успел схватить двоих за руки, и те вцепились уже в него. Самая первая с воем полосовала вахтовика (кажется, Игоря) ногтями, одновременно пытаясь пнуть его ногой, тот пытался отодрать её от себя и тоже нечленораздельно орал. Николая больно ударило в плечо, и он понял, что к происходящему подключились пацаны, швыряющие в них попавшиеся под руку камни. Вокруг творилась суматоха, в которой нашлось место всем – кроме пока что его самого и еще нескольких остававшихся «неохваченными» студентов, уворачивающихся от летящих камней и переключающихся с одного на другого женщин. Женщины орали и пытались царапать держащих их мужиков или тех пленников, до которых могли дотянуться. Мужчины орали на них и раздавали оплеухи, незанятые автоматчики ржали и подбадривали обе стороны. А вот на Николая сейчас никто не смотрел. Ну…
– Ал, спину! – глухо шепнул он оказавшемуся рядом парню, напряжённо зыркающему вокруг, и небыстро пошёл вперёд. Среди всеобщего движения его перемещения сначала никто не заметил, и только когда до ближайшего конвоира, стоящего к Николаю спиной и тоже что-то орущего своим, оставалось метра два, сзади раздался предостерегающий гортанный вопль. Николай рванулся вперёд, видя, что автоматчик уже поворачивается на крик, и надеясь ещё успеть. Он покрыл разделяющее их расстояние в два прыжка, на ходу подстраиваясь под движение противника. Поехали. Руки вцепились в автомат, закручивая его туда же, куда поворачивался и сам его обладатель. В квик-степе такое движение называется «свивал», партнёрша в нём опирается в развороте на бедро ведущего. Здесь разница была в том, что бандит, прогибаясь, опёрся на его ногу задницей, и ремень выворачиваемого из кистей рук «Калашникова» захлестнул его шею. Сбоку мелькнула тень, и, повернув на ходу голову, Николай увидел тянущегося справа мужика в зелёной мусульманской повязке – и Алекса, который, вместо того чтобы попытаться сшибить противника, уворачивается в сторону. Но он всё же успел. Конвоир, охнув, наконец-то заплёлся в собственных ногах и осел на ягодицы, выпустив автомат и стараясь ухватиться хотя бы за Николаевы джинсы. Тот избавился от него одним брыкающимся прыжком, отскочив на свободное место, и тут сбоку набежал второй. Передёрнуть затвор Николай уже не успел, пришлось бить прикладом – причём не в морду или ключицу, а в коленную чашечку, пригнувшись под уже заносимый чужой ствол и разворачиваясь спиной в приседании, как закручивающийся волчком фигурист. Он, видимо, попал, но не успел даже выпрямиться до конца, как автомат вылетел из его рук, выбитый мощным ударом, и следующий удар пришёлся в поясницу, почти подбросив его в воздух.
– За! – непонятно проорал мусульманин, крутясь на пятачке перед Николаем и нанося удары прикладом собственного автомата то с одной стороны, то с другой. Второй приплясывал чуть сбоку и бил своим. Слава богу, не в голову, – но и этого хватало. Несколько секунд Николай уворачивался, пытаясь поймать ритм движения противников, но все же один за другим несколько ударов пришлись ему в плечи, в бока, в рёбра. Ухватить приклад он даже не пытался, потому что второй использовал бы его заминку не колеблясь, но и так всё кончилось очень быстро. Николай как раз попробовал нырнуть в просвет между противниками, когда очередной тычок окованной железом пятки приклада пришелся сбоку в шею и его сшибли на землю, начав бить ногами. Потом к бьющим присоединился кто-то третий. Николай попробовал пару раз крутануться на земле, но это было безнадёжно. Удары сыпались со всех сторон, и теперь уже он пытался только защитить лицо и пах, скрючиваясь в позу эмбриона. Чёртово сознание так и не гасло, и он чувствовал каждый удар. Потом, через тысячу лет, это наконец прекратилось…
Сквозь пульсирующий шум в ушах Николай расслышал оборвавший избиение повелительный голос, и бившие его бандиты, выпрямившись, чуть расступились. Смотреть по сторонам не было никакого желания, но чувствовалось, что вокруг него стоят не то четыре человека, не то пять. Ближайший, шаркнув по земле сапогом, нагнулся и больно ухватил его за ухо. Приподнимать Николая он, однако, не собирался, наклонившись к нему сам.
– Ну что, доигрался, герой?…
Голос Усама вызвал ноющую боль в глазных яблоках. Не сдержавшись, Николай застонал, пытаясь утихомирить пляшущие в темноте молнии.
– Доигра-ался… – с удовлетворением в голосе повторил Усам и, отпустив ухо, поднялся с корточек. – Кто ещё хочет?
Он обращался явно к остальным, и ответом ему были только всхлипывания Ирочки. Молчали даже местные женщины – видимо, удовлетворённые зрелищем избиения. Ох… Не до конца поначалу дошедшие удары теперь вспыхивали под кожей один за другим. Бёдра и бока превратились в один сплошной пожар, рёбра ныли, как будто их перетягивали пульсирующими ремнями, и шея горела тоже, всё заметнее наливаясь опухолью. Николай попытался перекатиться на бок, надеясь, что станет чуть полегче, но это только проявило полученные удары в поясницу, и сделалось ещё хуже.