Дойти и рассказать
Шрифт:
Присев на корточки напротив рыхлящего землю Игоря, они с Шурой начали выгребать грунт сложенным в чашечки руками, откидывая его в сторону. Почва была плотная, с большим количеством мелких камешков, оставляющих на пальцах ссадины. Дело продвигалось медленно, но давать второй нож им никто не собирался, и приходилось довольствоваться тем, что есть. Никто из троих ничего утром не ел, и голод постепенно начал вытеснять из головы все остальные ощущения, включая злость и боль в пальцах. Могила была уже почти готова, когда вдали послышался глубокий гул и только что спокойно сидевший Анзор вскочил на ноги, нервно перехватывая свой «Калашников». Они перестали копать и тоже прислушались. Хамид отступил назад ещё на пару шагов, став ко второму конвоиру чуть боком. Руки его уже лежали на автомате.
Гул нарастал очень медленно, а потом вдруг перешёл в раздирающий уши рёв, сопровождаемый на заднем плане чем-то похожим на шипение. На секунду звук стал невыносимо громким и тут же начал стихать, удаляясь.
– Вот это да… – прошептал Игорь. О ноже он, судя по всему, забыл и держал его теперь в руке так же, как и когда копал – лезвием на себя. Оба чеченца, озираясь, обменялись несколькими быстрыми фразами, среди которых несколько раз мелькнуло «ирхтоп». Насколько Николай, после пары обсуждений с ребятами, успел понять, «топ» было слогом, связанным со всеми возможными видами оружия. Для вертолёта звук был слишком громким, да и передвигался слишком быстро. Значит, самолёт, а то и не один. Он представил себе, что способна сотворить пара реактивных «Грачей» с местным феодальным сообществом, особенно если у того не найдётся вовремя «ирхтопа», и сладко зажмурился. Впрочем, и Хамид, и Анзор перестали нервничать довольно быстро и снова сосредоточились на командах.
Уложив тело Алексея в неглубокую могилу, студенты закидали её землёй и утоптали как могли плотно – зверьё здесь погуливало самое разное. Никаких надгробных речей или молчаливого стояния над могилой не было – как только они закончили, конвоиры погнали их обратно. Анзор не стал рисковать и вместо того, чтобы просто отобрать у Игоря свою финку, заставил его кинуть ту на землю и отойти в сторону шагов на пять.
Обратно все топали быстрым шагом и в том же ордере: впереди Хамид, сзади бывалый Анзор. Когда проходили мост, Николай смотрел больше по сторонам, чем под ноги; за что, против ожидания, не поимел никаких проблем с конвоирами – те сами озирались не меньше. Их без каких-либо событий довели до одноэтажного кирпичного дома, в котором Николай с Шалвой и Алексеем последние дни клали перегородки, и заставили взяться за работу. Перекинуться парой слов с Шалвой удалось только минут через сорок, когда конвоиры успокоились. Рассказывать, впрочем, было особо нечего – отнесли, куда сказано, закопали, завалили…
– А вот куда они Руслана тогда дели?… – обращаясь сразу ко всем, спросил Шалва. – Понятно, что нам тогда не до этого было, но всё-таки?
– Рядом никаких свежих могил не было.
– И зачем вообще было идти так далеко? Плечами все пожали одновременно.
– Кто его знает.
Окрик заставил их сосредоточиться на работе, и почти до конца дня все молчали. Как обычно, в общем. Только ужасно хотелось жрать. Николай даже не предполагал, что голод бывает таким сильным. Есть, с той минуты как они все попали в самое настоящее рабство, им хотелось постоянно, но поначалу голод был тупым, просто о нём всё время помнилось. А вот теперь, стоило один раз пропустить ставшую уже привычной лепёшку с кукурузной затирухой, желудок начал выть почти по-волчьи, требуя еды. Тёплая вода из принесённого утром Шалвой ведра спасала минут на десять, потом всё начиналось сначала. Николай с гадливостью поймал самого себя на мысли, что он злится на Алекса, смерть которого оставила его без положенной порции. Мысль была настолько противной, что он дал себе ребром шпателя по запястью, повыше рукавицы, чтобы вспухшей багровой полосой заставить себя протрезветь. Это несколько помогло, и злость на убитого Алексея постепенно переползла на тот объект, который его устраивал, а именно – на героических охранников, компенсирующих недостаток совести автоматом и нежеланием поворачиваться спиной к ним, таким белым и пушистым…
К концу рабочего дня, когда спины от постоянных сгибаний и разгибаний с кирпичами начали привычно ныть, а мозги, по ощущениям, приобрели чугунную консистенцию, к дому припёрся тот самый старикан в пиджаке и папахе, который попался им по дороге предыдущим вечером. Поговорив недолго и с Анзором, и с Хамидом, он неторопливо зашёл в дом и уселся в стороне, молча наблюдая за работающими. Насколько Николай понял из рассказов остальных, пару раз старик так уже делал, но сам его он видел так близко впервые – если не считать, конечно, вчерашнего вечера. Выглядел старик точно так же, как запомнилось Николаю за те несколько секунд, на которые удалось тогда поднять голову. Крепкий, смуглый – то ли от загара, то ли от сливающихся пятен пигментации, спокойный. На пиджаке – узкая полоска наградных ленточек. Угу Интересный старичок.
Они продолжали работать в полном молчании, не обмениваясь даже связанными с работой замечаниями, и тишину нарушали лишь бубнившие где-то в отдалении голоса двух конвоиров. Старик тоже молчал, сидя и разглядывая пленников, и это, против всей логики, не раздражало. Интересно, как бы он отреагировал, если бы, пользуясь отсутствием лишних ушей, сказать ему что-то вроде: «Салам-мааршал, хьакъволу. Муукс ду гхулкш?». А потом попросить принести карту местности и пару автоматов… Скорее всего, эта старая сволочь просто поднимется с места и уйдёт. А на выходе скажет своим об услышанном. «Неизвестный доброжелатель прислал ящик сепулек…». Нет, в этой стране такие номера не пройдут. На худой конец, дать по голове и отобрать наверняка висящий под пиджачком кинжал. И палку тяжёлого дерева, на которой так расслабленно покоятся сейчас его руки. Да вот только большой пользы это не принесёт. И рука на старого человека не поднимется. Пока. Он всё же отличается от тех, кто стережёт их снаружи.
– Где вы похоронили вашего товарища? – спокойно и размеренно задал вопрос чеченец, все так же сидя без движения. Голос был старый, но фраза прозвучала чисто.
– Через мост и направо вдоль гребня, потом вниз.
Николай ответил после короткой паузы, которую он потратил, выбирая линию поведения. Заискивающий тон не сработает ни в коем случае, это явно не тот человек. Сломанный – тоже. Значит – только спокойно.
То, что он естественным образом разогнулся, чтобы ответить, помогло разглядеть колодку старика. Пять ленточек, из них ни одной юбилейной, зато сразу две оранжево-чёрные – георгиевские. Вывод?
– Здесь много кабанов. Я надеюсь, что вы закопали его достаточно глубоко…
Старик опёрся на палку и начал подниматься со своего места. Краем глаза Николай видел, что ребята застыли вдоль стен, ожидая непонятно чего. Он тоже ожидал, пока не стало ясно, что на этом всё кончилось.
– Вы что-нибудь хотели сказать мне, сержант? Фраза выскочила изо рта Николая сама по себе, и он сам не мог бы, наверное, объяснить, почему он произнёс эти слова. Спина мгновенно взмокла потом, в ожидании неизбежной реакции на свою глупость. Ну?
Старик остановился и, постояв немного, обернулся к нему.
– Сказать? Хотел. Почему ты назвал меня сержантом?
– «Слава» третьей степени. «За отвагу». «За взятие Будапешта». По поводу второй не уверен, но по-моему – «Вена». Проходить столько времени рядовым – не выглядит нормальным. Плюс сам вид.
Николай чувствовал, что дрожит мелкой дрожью, но голос вроде бы был ровным. Хорошо, если это ему не кажется.
Будет ли это тем шансом, на который он подсознательно надеялся почти всё время?
– Всё верно. Будапешт и Вена. И что сержант – тоже верно. Заместитель командира стрелкового взвода. Был.
– Вам бывает совестно, сержант?
Старый чеченец помолчал, думая. Когда он ответил, речь его была всё такой же ровной, но более размеренной, словно он сначала проговаривал внутри себя каждое сказанное слово.
– Я уже не в таком возрасте, чтобы мне было за что-то совестно. Обидно, печально, – да. Это бывает. Но совестно – нет, не так.
Ребята сзади стояли, всё так же застыв, и Николай, внутренне дрожа от напряжения, вполне их понимал. Фактически, это был первый раз, когда местный житель говорил с ними спокойным голосом и речью, не перемежаемой эпитетами вроде «русский ублюдок» и «вонючая свинья».