Дождь Шукры
Шрифт:
Следовало задуматься и над тем, как меня выследили и почему пустили за мной вдогонку Ришара и Шарля. Во Франции? Вряд ли! Там были приняты строгие меры предосторожности и в аэропорт я попал таким хитроумным способом, что «засечь» меня было очень трудно. Из городка, как называли мы имение Куртье, я выбрался ночью на летающей «стрекозе», которая приземлилась в нескольких десятках километров на пустынной дороге, где меня уже ждал автомобиль. В Париже пришлось много покружить, поменять автомобили, даже проехаться в метро и только потом уже отправиться в аэропорт.
«Засекли» меня, скорее всего, когда я приехал в гости к Роберу — за ним, видимо, наблюдали очень пристально. Очевидно, после его встречи с Питером Спарком.
В Дели я не стал выходить из аэропорта. Я купил билет на ближайший самолет до Сингапура и через два часа снова был в воздухе. Покупать билет сразу до Токио я не решился. В Сингапуре я также пробыл всего несколько часов, но на сей раз вышел в город и основательно поколесил по нему. Несмотря на все мои старания, никакой слежки за собой я не обнаружил. Возможно, меня все же считали случайно попавшим к Роберу человеком и легионеров отправили за мной на всякий случай, для очистки совести. Если бы в отношении меня были серьезные подозрения, так просто улететь из Дели мне бы не дали…
ТОКИО И НИККО
В Японию я попал впервые. Когда-то, в детстве, эта страна, далекая, миниатюрная и непонятная, сильно волновала мое воображение. Страна восходящего солнца. Она ассоциировалась в моем сознании с такими словами, как «кимоно», «икэбана» (искусство аранжировки букетов), «тя-но-ю» (чайные церемонии) и… «дзюдо». Но главным словом, определяющим, по моему тогдашнему разумению, национальный характер японцев, было «бусидо» — суровый кодекс самурайской чести: аскетизм, презрение к страданиям, верность своему покровителю, готовность смыть бесчестие самоубийством «харакири». Еще было слово «камикадзе» — смертники на маленьких подводных лодках, начиненных взрывчаткой, или на самолетах, имевших запас горючего только до цели. «Камикадзе» — дословно «божественный ветер», тот самый ветер, который дважды спасал Японию. Оба раза, когда правитель монголов Хубилай подготовлял неисчислимую армаду кораблей, чтобы захватить Японские острова. И оба раза поднимался «камикадзе», начиналась буря и корабли захватчиков тонули. Было это в конце XIII века. В середине XX века, в августе 1945 года, «камикадзе» не смог спасти Японию от двух американских самолетов, несших на своем борту атомные бомбы.
Позднее мой интерес к Японии проявился в том, что я научился довольно бегло говорить по-японски на несложные бытовые темы. И с довольно приличным произношением. Освоил японскую разговорную речь я так: в Сорбонне всегда училось немало японских студентов, которые с удовольствием давали уроки своего языка взамен уроков французского и особенно русского. Изучать русский язык японцы очень любили, а я знал его с детства от своей бабушки по материнской линии. Уроки японцев я записывал на магнитофон, грамматику японского языка и французско-японский словарь (фонетическая транскрипция была моим собственным изобретением) составлял сам. Но если разговорная речь далась мне легко, то освоить иероглифы было делом трудным, и я ограничился запоминанием самых необходимых. С этим лингвистическим багажом, немного позабытым, я и прилетел в Токио.
Аэропорт оказался довольно далеко от столицы, километров восемьдесят. Я взял такси и попросил отвезти меня поближе к центру города в какой-нибудь отель для деловых людей. Отели такого рода бывают вполне приличными, с полным набором необходимых удобств и с минимумом пространства в номере. Таксист меня понял и предложил «Тобу-отель», расположенный недалеко от крупнейшей телевизионной компании Эн-эйч-кэй. Я сказал, что мне все равно. На самом деле, местоположение отеля, по некоторым соображениям, очень меня устраивало. Тем более, что в Токио я прилетел в субботу.
Первая часть пути от аэропорта до города показалась мне прекрасной. Мы молниеносно пролетели километров пятьдесят по хорошему шоссе, и я уже видел себя отдыхающим в номере, когда темя нашего движения резко замедлился и я с удивлением обнаружил, что такси тихо двигается по узкому железному желобу, шириною в две автомашины. Впереди и сзади — бесконечные вереницы автомобилей, по бокам — металлические стенки желоба: ни свернуть, ни сойти нельзя. Оставшиеся километры мы добирались два с половиной часа. Это время мне пришлось потратить на размышления о тех, кто придумал автомобили, а заодно и железные дороги для них.
Бурное развитие техники в Японии привело к тому, что в этой стране научились делать, кажется, самые лучшие в мире автомобили и в самом большом количестве. Зато из-за массового пользования автомобилями передвижение в Токио с помощью этого вида транспорта фактически потеряло всякий практический смысл. Наша дорога напоминала медленно колышащуюся гигантскую ленту фантастического конвейера, где детали двигались сами собой — и этими деталями были автомобили.
Мы прибыли в гостиницу, когда мне стало казаться, что перпетуум мобиле все-таки существует и увлекающий нас железный поток действительно не имеет ни конца ни начала. По обычаю японских таксистов, мой водитель не взял чаевых и отсчитал мне сдачу до последней иены. Я с уважением посмотрел на представителя единственной в мире корпорации таксистов, не берущих на чай, и подумал, как долго смогут они еще продержаться под натиском цивилизации.
На другой день, в воскресенье, я пошел погулять по городу. Я поднялся вверх пе улице, ведущей от «Тобу-отеля» к Эн-эйч-кэй, и увидел большущего лисенка. Он был в полтора человеческих роста, с огромной головой, в широченных розовых шароварах и черной курточке. Лисенок важно вышагивал в своих здоровенных сабо, а за ним двигался строй пяти-шестилетних ребятишек в синих курточках и белых коротких штанишках. Замыкал шествие оркестр. Я не понял, по какому случаю двигалась эта манифестация, но бодро зашагал за оркестром. Вскоре мы. оказались в парке, примыкавшем к Эн-эйч-кэй. Здесь, на одной из аллей, по которой в будние дни сновали автомобили, а сегодня в связи с воскресеньем движение транспорта было запрещено, собрались «прыгающие мальчики». Их были сотни, а может, и тысячи. Они собирались кружками, в центре которых ставился магнитофон, и каждая компания танцевала на свой лад и под свою музыку. При этом девочек, точнее, девушек среди «прыгающих — мальчиков» было гораздо больше, чем юношей.
Я медленно двинулся вдоль аллеи, от одного круга танцующих к другому. Наконец я дошел до места, где над аллеей был перекинут мостик для пешеходов. Здесь мне следовало остановиться и подольше посмотреть на ближайших ко мне танцоров. Вскоре одна из танцующих компаний решила передохнуть. Двое молодых японцев, разговаривая между собой, направились в мою сторону. Неожиданно один из них посмотрел на меня, вежливо поздоровался и подошел.
— Какая неожиданная встреча! — воскликнул он. — Мир воистину тесен! Совсем недавно мы с вами смотрели в Париже представление в «Лидо»!