Дождик в крапинку
Шрифт:
И Петр Федорович, когда с ним и Пашкой говорил, смотрел им прямо в глаза.
— Хочешь, докажу? — завился Михеев. — Приходи сюда вечером и посмотри, какие к нему дружки собираются. Послушай, о чем они говорят, — Он вскочил. — Не оттопыривают, а?
— Есть немного, — признал Антон.
Пашка расправил отвисшую на вузе рубаху.
— Черт, и гремят при каждом движении. — Спохватившись, прижал кулачок к губам. — Ох, опять с языка сорвалось.
— Что сорвалось? — спросил Антон.
— Слово это… Ну, черт, — нехотя пояснил Пашка. — Я тебе после расскажу.
Заканчивали
— Ой, хлопцы! Ну, молодцы, — хвалил он их. — Выручили школу.
Пашка взглядывал на него исподлобья. Антон вообще не мог смотреть. Попробовал пересилить себя. Нет, не вышло.
Так вот почему нечестный человек прячет глаза, понял Антон. Он испытывает стыд, боится, что взгляд его выдаст. И не может с собой ничего поделать.
За работу завхоз подарил им по красивой книжной закладке.
Пашка бочком, бочком выскользнул. Антон шел за ним, понуря голову. Худо! Пашка карандаши брал, а Антон только присутствовал, но получалось, и он теперь нечестен. Промолчал — значит, Пашку покрыл, согласился с ним. А надо было его остановить, втолковать, что это нехорошо. Неужели он теперь никому не сможет смотреть в глаза?
Рисование закончилось, в опустевшем классе Голышок и Света Гутлер подметали пол.
В прошлом году дежурным помогала уборщица, а теперь они считались большими и сами следили за чистотой.
Голышок перед Светой воображал, демонстрировал силу: парты ставил на бок одной рукой, делались видны грязноватые основания их полозьев. Света быстро освободившийся участок подметала, и Олег парту опять одной рукой опускал.
Мусору набралось немного. Бумажки и шелуха от семечек.
Голышок смутился, когда они вошли. Ухарства в нем заметно поубавилось. Антон поймал его взгляд, специально долго смотрел в глаза и ничего, выдержал.
— А мы думали ваши портфели в раздевалку сдать, — сказала Света.
— Я вот те сдам, — огрызнулся Михеев. — Мы за них вкалывать будем, а они, вишь, наши портфели перепрятывать.
Света часто-часто заморгала. В поисках защиты повернулась к Голышку. Тот сделал вид, что занят выравниванием рядов.
Подхватив портфель, Михеев затопал из класса.
— Вот так, — сказал Антон и попытался проверить твердость взгляда и на Свете, но Света, закусив губу, отошла к окну.
Догнал Михеева. Вместе зашли в туалет. Здесь Пашка расстегнул рубаху и переложил карандаши в портфель. Несколько упало па каменный пол. Михеев их подбирать не стал.
— Все равно грифели потрескались…
Хорошо бы, кто-нибудь из учителей вошел прямо сейчас и все увидел. Ябедничать недостойно. Но ведь и Пашка поступает дурно. Антон не желал ему зла, однако как же нечестность будет наказана, если о ней не узнают? Нет. Антон не мог поверить, что хищение пройдет незамеченным. Рано или поздно пропажа обнаружится, и тогда… Но тогда могут решить, что карандаши прикарманили они оба. Могут заподозрить и его тоже… Вот если бы Петр Федорович подстерегал их у входа прямо сейчас…
Но никто их не остановил.
Довольно-таки сильный ветер гулял по улице, наводил рябь па лужи.
— Ну что, пошли разрушенный дом посмотрим? — спросил Михеев.
— Не хочу, — отказался Антон. Им начала овладевать неприязнь к Пашке.
— А деньги искать?
Пашка его давно подбивал.
«Я знаешь, сколько нахожу? На мороженое всегда хватает».
Антону плохо верилось.
«Откуда они берутся?»
«Люди теряют».
Странно. Он ведь тоже ходил по улицам, но что-то не замечал под ногами денежных россыпей.
А Пашка постоянно бахвалился богатой добычей, утверждал: в зарешеченной яме подвального окна углядел целую трешку. Пришлось проявить смелость: поднять металлическую решетку, опустить в яму ящик — иначе наверх было не выкарабкаться, такая глубокая.
После этого рассказа Антон попробовал с ним пойти. Им действительно повезло. Правда, не на деньги. Они еще не успели достичь людной улицы, где вероятность находки, согласно Пашкиному опыту, была больше, только направлялись к ней, как вдруг рядом затормозила грузовая машина с брезентовым кузовом-кибиткой. Брезентовые полы раздвинулись сзади, и в образовавшийся треугольный проем выглянул мужчина.
«Ребят, поможете?» Из кабины спрыгнула на землю женщина в берете и, оправляя юбку, скомандовала:
«Подходи!»
Первым приблизился к кузову шофер и получил картонный ящик; в нем. будто суставчатые пальмовые стволы без крон, позвякивали поставленные один в другой толстые граненые стаканы.
Михеев успел подбежать вторым. Антон опасался, ящик будет тяжелым, но оказалось, нести его не составляет никакого труда.
Следом за женщиной они двинулись в ближний подъезд и вскоре очутились в теплой и богато обставленной квартире. Большой телевизор, необычный, вытянутый в ширину буфет с красивой посудой.
«Сюда», — указала женщина на расстеленный на полу ковер.
Ящиков было немного, они управились за пятнадцать минут.
«Спасибо, — сказала женщина. — Возьмите за работу стаканы».
«Ну что вы», — зарделся Антон.
«А сколько можно?» — поинтересовался Михеев.
Он сложил один в другой семь и еще два уместились в портфеле. Тогда и Антон взял четыре.
Мама, вопреки ожиданиям, ничуть его трофею не обрадовалась.
«Зачем такие толстые? Мы такими не пользуемся».
Все же он отдал ей два, один подарил бабе Лене. Вот кому стакан очень понравился и оказался необходим. А дедушка, которому Антон торжественно вручил последний, заинтересовался, как всегда, совершенно не относящимися к делу вещами:
«Там что, посудный магазин?»
«Да нет», — досадуя и на дедушкину непонятливость и на собственную доброту, отвечал Антон.
«Ты и… как, ты говоришь, фамилия твоего товарища?»
«Михеев».
«Да. Так почему вы там сгружали? Что за квартира? Ты обмолвился, было несколько ящиков? Почему вы оказались в этом переулке? Или товарищ тебя специально туда повел? Если сам не можешь ответить, пригласи его ко мне. Это надо выяснить».
И больше Антон в Пашкиных затеях участия но принимал.