Дозоры.Сборник. Книги 1-10
Шрифт:
— Нет, за благородного идеалиста с горячим сердцем, — ответил я серьезно.
— Я прекрасно понимаю, что реморализация всех встречных-поперечных ничего не даст, — сказал Валентин. — Я, к вашему сведению, изучал историю тех, кто уже пытался что-то сделать.
— История чему-либо научила? — спросил я.
— Конечно.
Валентин замолчал, вглядываясь в трибуны. Видимо, ловил момент, чтобы всосать очередной выплеск энергии. Я поймал себя на ребячливом желании опередить его и впитать
— Валя, а почему ты вообще завелся? — спросил я.
— Мир полон несправедливости, — мгновенно ответил Валентин.
— Не спорю. Но ведь было что-то конкретное?
Валентин подумал мгновение.
— Наверное, да. Бабушка.
— Какая?
— Соседская. Ей лет под восемьдесят уже. Живет одна… дети то ли умерли, то ли не навещают. Вчера шел, увидел ее возле магазина… стояла плакала… копейки в руке считала. Как так можно, Антон? Как мы можем допускать, чтобы люди так страдали?
Я вздохнул.
— Значит, твои претензии не к Темным? Не к вампирам, охотящимся на людей? Не к Темным магам и колдуньям?
— К ним тоже, — быстро ответил Валентин. — Но во вторую очередь. Я не могу видеть, как страдают люди!
— Кстати, а ты бабушке помог? — небрежно спросил я.
— Вы о чем?
— Спросил ее, почему она плачет? У нее нет денег на хлеб с кефиром? Или она потеряла кошелек? Или просто в глубоком маразме и всю пенсию прячет «на похороны»? Знаешь, у старушек такое бывает.
— Всем бабушкам в России я помочь не могу, — обиженно сказал Валентин.
— А почему только в России? — удивился я. — Ты знаешь, как страдают африканские бабушки и дети? Ты же не расист?
— Нет! — возмутился Валентин. — Но там есть другие люди, другие Иные. Полагаю, это их долг.
— Соглашусь, — кивнул я. — Но все-таки! Ты Иной. Хоть и Светлый, но способности Иного позволяют тебе даже в рамках закона и морали жить вполне прилично. Наверняка у тебя есть в кармане тысяча-другая… Ты бабушке-то помог?
— Оставьте эту демагогию, Городецкий! — неожиданно тонко выкрикнул Валентин. — Я убежал! От стыда! Нельзя заткнуть дырку в плотине пальцем!
— Можно, — ответил я убежденно. — Если дырка маленькая, а палец крепкий. Ты Иной. Но прежде всего ты человек. Ты не помог одной-единственной бабушке на твоем пути… так на что ты хочешь потратить Силу?
— Я пойду в Кремль, — сказал Валентин ледяным голосом.
— И что? — заинтересовался я. — Надеюсь, не станешь убивать всех по пути, как некий дон Румата?
Валентин непонимающе посмотрел на меня.
— Это из другой книжки, не про Шухарта, — пояснил я. — Не бери в голову. Так что ты хочешь?
— Я реморализую их, — сказал Валентин. — Всех их. От президента
— Допустим, — кивнул я. — Ты пробьешь защиту, наложенную обоими Дозорами… как раз от таких вот желающих вмешаться… и изменишь природу всех людей, которые имеют отношение к власти. Президента, министров, депутатов… И что?
Валентин даже запыхтел от возмущения.
— Как «что»? Прекратится коррупция, будут соблюдаться законы. Жизнь людей наладится!
— Но ты же не реморализуешь всех людей в стране, — мягко сказал я. — Темные получат право на ответку. И что?
— Да ничего! Если власть будет высокоморальной…
— То ее за несколько дней съедят те, кого твои заклинания не затронут. У них не будет угрызений совести, сомнений, колебаний. Честный политик — это оксюморон. Твоим же, высокоморальным, сразу припомнят все грехи… да они и сами начнут в них каяться.
— И пусть уходят!
— Но пришедшие будут ничуть не лучше.
— А что тогда, ничего не делать? — возмутился Валентин. — Люди обречены на страдания? Что вы предлагаете? «Не трогай, пока не воняет?»
— Лучше уж «не трогай, пока работает», — поправил я. — Валентин, вся беда в том, что власть — отражение общества. Кривое, гротескное, но отражение. И пока большинство граждан в стране, доведись им попасть во власть, будут воровать и считать себя лучше других — никакая реморализация верхушки ничего не изменит. Политики, которые обретут совесть, уйдут. А на их место придут новые — без совести. Должны измениться люди, общество…
— Вы это уже говорили, — буркнул Валентин.
— Ага. Но могу и еще повторить.
— Нет, Антон, — твердо сказал Валентин. — Я не верю. В вас говорит усталость… пессимизм. Ну и, уж извините, личный шкурный интерес.
— Какой? — поразился я.
— Ночной Дозор устраивает статус-кво, — мрачно произнес Валентин. — Тешите свое самолюбие, благополучно существуете, а серьезных изменений в обществе боитесь. Может, вообще боитесь оказаться не у дел? Станет в жизни меньше зла, так ведь не только Дневной Дозор сократится, и вы тоже станете не нужны!
Я только покачал головой. Мне вдруг стало совершенно ясно, что спорю я зря. Валентин хочет творить добро. Активно, деятельно, с песнями и плясками. А я ему тут что-то бормочу о человеческой природе, о том, что невозможно взмахнуть волшебной палочкой и принести всем счастье.
— И вы меня не остановите, — продолжал заводиться Валентин. — Я приду в Кремль… там как раз сегодня президент выступает перед Думой. И всех их приведу в чувство! Я все рассчитал. У меня хватит Силы отразить любое ваше заклинание, и еще останется на массовую реморализацию.