Драгоценность, которая была нашей
Шрифт:
— Никак не скажешь, что Браун из них самый старый, правда, сэр? Носится как двухлетка.
— Какая такая двухлетка?
Льюис вздохнул, но не стал отвечать.
— Он оставался в своей комнате, когда жена вышла прогуляться по Оксфорду, помнишь? И мне по-прежнему кажется, что самое странное во всей этой истории то, что Стрэттон не проводил жену до номера, не доставил ее туда в целости и сохранности. Это неестественно, Льюис. Так дела не делаются.
— Что же вы предполагаете? — осторожно поинтересовался Льюис.
— Говард Браун утверждает, что он оставался у себя и комнате, пока его жена со Стрэттоном решили посмотреть Оксфорд. Сказал, что устал. Ха! Как ты выразился, он резв, как двухлетка.
— Какая
Судя по виду Морса, он этого вопроса не слышал.
В боковом зале бара, как за кулисами концертного зала, слышны были чистые звуки мелодии, долетавшие откуда-то со стороны. Сначала несколько пробных аккордов большого «Стейнвейна», которым Морс восхищался в салоне «Ланкастер», а затем вся мелодия, вылетавшая из-под пальцев пианиста, нанятого специально для концерта во время последних часов пребывания группы в Оксфорде.
Полилась «Старая нежная песня любви», и Морс с Льюисом молча слушали ее, потом Морс продолжил разговор:
— Знаешь, я начинаю задумываться, у кого же с кем была интрижка. Стрэттон и Ширли Браун ушли пройтись, и все обменялись многозначительными взглядами. Согласен? И все мы обратили внимание только на эту скандальную ситуацию, совершенно забыв про обстоятельства, наводящие на еще более серьезные размышления. Браун и Лаура Стрэттон остаются в своих комнатах 308 и 310. Это же, Льюис, преступление на сексуальной почве! Стрэттон возвращается и застает их в пиковом положении... А все это дело о Волверкотском Языке — чисто для отвода глаз.
Но Льюис не был склонен соглашаться с такой малоосновательной версией:
— Она очень устала, сэр. Ей хотелось скорее добраться до ванны, а не...
— ...а не до амуров?
— Ну, люди в этом возрасте...
— Что? Мне говорили, что люди старше шестидесяти пяти очень хорошо занимаются сексом.
— В таком случае вам осталось ждать только десять лет.
Морс ухмыльнулся, хотя и не с прежней убежденностью:
— Я в этом вполне уверен. Эта «Старая нежная песня любви» должна быть здесь как-то замешана. Умирает женщина. Пропадает произведение искусства. Убивают искусствоведа. Улавливаешь, Льюис? Тут есть связь, тут должна быть связь. Но я пока еще не могу... — Он остановился и снова посмотрел на три даты. — Ты понимаешь, этим троим было в 1944 году — сколько? Двадцать два, двадцать два, двадцать шесть? — Глаза у него засветились каким-то внутренним озарением. — А что, если все они тогда находились в воинских частях в Оксфорде или его окрестностях?
— Ну и что из этого, сэр?
Морс, по-видимому, и сам не знал.
Выбрав из стопки бумаг показания Олдрича, Льюис встал.
— Пойду приглашу Говарда Брауна?
И опять мозг Морса оказался настроенным на другую волну.
— Почему ты сказал, — Морс ткнул пальцем в показания Олдрича, — сказал, что «он умный человек»?
— Ну, начать с того, что у него только три исправления, так? Он просто, ну, как бы это сказать, он просто сел и написал.
— Да-а, — сказал Морс, но уже самому себе, так как Льюис уже ушел за Брауном.
Он посмотрел на два других стола в зале, занятых парочками. За первым сидела женщина средних лет с необъятной грудью и тыкала вилкой в тарелку салата с такой пунктуальностью, словно была бухгалтером и стучала по клавиатуре счетной машинки, а потом засовывала набранную вилкой огромную порцию салата в непрерывно и быстро жующий рот. Морс подумал, что, если бы он женился на ней, через неделю последовал бы развод. Но за вторым столом сидела другая женщина, вдвое моложе в пух и прах разодетого партнера явно директорского вида, женщина, которая, судя по всему, переживала не лучшие свои времена, и по выразительным движениям хрупких пальцев без единого кольца Морс прочитал ее нехитрую историю. Скорее всего, подумал Морс, это один из заключительных актов запретного романа в маленькой конторе. Их взгляды встретились, и между ними на короткое мгновение установился контакт отдаленного безымянного товарищества. Она широко улыбнулась ему, он ответил ей тем же и ненадолго почувствовал себя восхитительно счастливым.
Глава тридцать шестая
Их встречи делали февраль июнем.
Перед лицом неопровержимой «7» Говард Браун немедленно капитулировал. Да, Морс в одном отношении был прав: Олдрич, Стрэттон и он сам в 1944 году служили в воинских частях в Оксфорде или его окрестностях, и он (Браун) в те далекие дни немного знал Стрэттона. Они пришли и восторг, когда в самом начале тура восстановили знакомство, а потому провели вместе не один час, вспоминая общих товарищей, тех, кто вернулся с войны, и тех, кто не вернулся... а также предаваясь воспоминаниям о «местных талантах», которые Джи Ай [14] , к своей радости, откапывали в самом Оксфорде, близлежащих городках и деревнях. Браун по уши влюбился (как выразился он) в девушку по имени Бетти Флауер, которую повстречал на танцах в городской мэрии Оксфорда, и уже при второй встрече они поклялись в вечной любви.
14
Американские солдаты.
Затем, когда летом 1945 года война закончилась, демобилизовавшись в Германии, он вернулся прямо в США, не имея возможности возобновить с ней связь, потому что у него оказался только временный ее адрес. Так и получилось, что воспоминания об идиллическом времени постепенно стерлись. К тому же в Мюнстере он познакомился с чудесной девушкой, потом еще была податливая замужняя женщина в Гамбурге... и пошло, и пошло. Со временем он свыкся с довольно очевидным фактом (как это случилось уже со многими его товарищами), что рожденная в военную пору близость почти неизбежно проходит и забывается.
Вернувшись в Калифорнию, он встретил Ширли и женился на ней. Но, что спорить, сейчас, наверное, не так много осталось от радостей первых лет совместной жизни, и все же, как ни странно, чем дольше они не переступали порога бракоразводных судов, тем крепче становились соединяющие их узы: дом, дети, друзья, воспоминания, страховки, а главное, само длинное и все удлиняющееся время, которое они прожили как муж и жена. Теперь уже полных сорок три года.
Перед женитьбой на Ширли он написал, честно и благородно, письмо Бетти Флауер, но ответа не получил. Могли быть какие-то другие причины, но он остановился на мысли, что она вышла замуж. Она была необыкновенно привлекательная, белокожая, веснушчатая, с ярко-рыжими полосами — девушка, за которую большинство других солдат охотно отдали бы месячное жалованье. Или годовое.
Затем, месяцев шесть назад, он получил письмо («Лично и строго конфиденциально»). Письмо было послано по его лос-анджелесскому адресу 1917 года и все-таки каким-то чудом добралось до него, открыв шлюзы потокам воспоминаний, с которых годы брали сложный процент сентиментальности. Она (призналась Бетти) получила тогда его письмо — и очень быстро — и все это время хранит его. Но к моменту получении письма она уже вышла замуж за железнодорожника из Коули и находилась уже на четвертом месяце беременности, а потом родила еще троих и была матерью четверых прекрасных детей, трех дочек и сына. Муж вышел на пенсию в 1988 году и, нужно же такому случиться, умер восемь месяцев спустя. Она чувствует себя хорошо, здорова, никаких проблем, в частности, никаких финансовых проблем. И восемь (восемь!) внуков, однако она не соблазнилась предложением участвовать в телевизионном конкурсе «Ч'yдная бабушка». Так что единственной причиной, подтолкнувшей ее написать ему, было желание сказать, что, если когда-нибудь у него будет случай снова приехать в Англию, это было бы просто замечательно...