Драгоценность, которая была нашей
Шрифт:
Когда машина подъехала к Сент-Олдейту, молодой водитель открыл заднюю дверь и разбудил Льюиса, встряхнув за плечо, и не заметил, что пассажир первым делом медленно провел указательным пальцем левой руки по своей верхней губе.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава сорок девятая
Подагрик! Плоть свою омой,
Коснувшись бренною стопой
Вод чудотворных,
И полетишь домой
— Барт? Это Барт?
Сидя на боковом сиденье автобуса-«люкс», Джон Ашенден взглянул на миниатюрную семидесятилетнюю женщину из Калифорнии:
— Да, миссис Роско, это Бат.
Он без особою энтузиазма наклонился вперед, взял в руки микрофон, включил его и заговорил. Не так уверенно, как в Стратфорде или же, конечно, в Оксфорде, где он целыми страницами читал на память из путеводителя Яна Морриса.
— Бат, леди и джентльмены, — это место, где находился римский курорт Aquae Sulis, построенный, вероятно, в первом или втором веках нашей эры. Здесь при раскопках обнаружено множество ванн, и вообще туристы могут видеть в Бате лучше всего восстановленное римское поселение в Европе.
По обеим сторонам прохода между креслами одобрительно закачались головы, и Ашенден продолжил, вдохновившись реакцией туристов на отреставрированные здания и улочки, к тому же он начал отходить от тревожившего его последние два дня недомогания, что не ускользнуло от внимания нескольких членов группы помимо Ширли Браун и сделалось предметом многозначительного обмена мнениями. Что касается Ширли Браун, то она вольготно устроилась на своем привычном месте — после двух втираний мази, предложенной ей миссис Роско, от несчастного укуса не осталось и следа.
— Шикарное место, Ширл, — позволил себе заметить Говард Браун.
— Да. Жаль, нет с нами Лауры и Эдди. Так грустно.
— Не говори! Как будто чего-то не хватает.
Как и предусматривалось маршрутом, в то утро после отъезда из Стратфорда туристы позавтракали в Сайренсестере. Погода пока держалась, они наслаждались еще одним чудесным днем золотой осени. И возможно, у многих мало-помалу сглаживались неприятные воспоминания о трагических событиях, испортивших им пребывание в Оксфорде.
На заднем сиденье, рядом с Филом Олдричем, на этот раз примостилась одна из вдовушек, возрастом чуть помоложе, миссис Нэнси Уайзман, библиотекарша из Оклахома-Сити. С тайным злорадством она заметила, как эта скрипучая вещунья заметно охладела к своему прежнему партнеру после того, как он отказался (вместе с большинством других туристов) подписать жалобу на Шейлу Уильямс. Хотя Фил держался по отношению к ней (Нэнси) немного сдержанно, но она знала, что такова его манера, и ей нравилось общество этого маленького, хрупкого, доброжелательного человека, который почти неизменно оказывался последним в каждой образующейся очереди. Да, определенно тур стал поинтереснее и поживее, и она только накануне вечером написала дочери открытку, в которой сообщила, что, невзирая на смерть спутницы, кражу и убийство, она «начинает заводить знакомства, и уже есть два или три человека, с которыми она дружит».
Если же говорить по чести, то сам Фил находил Нэнси Уайзман излишне экспансивной и, как это ни покажется невероятным, предпочел бы сидеть там, впереди, рядом с Джанет Роско и слушать (а еще точнее, попытаться услышать) сведения о Бате, которые заканчивал излагать мистер Ашенден:
— В восемнадцатом веке город стал курортом для английского высшего общества, и с ним больше всего связывают имя великого денди и знатока физической культуры Бо Нэша. Бат может похвастаться также тем, что его посещали Генри Филдинг, Фанни Берни, Джейн Остен, Уильям Вордсворт, Вальтер Скотт, Чарлз Диккенс, а самым же знаменитым из гостей Бата были Джеффри Чосер и Женщина из «Повести о Бате» и «Батская ткачиха». [18]
18
«Рассказ батской ткачихи» — один из сюжетов «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера.
Очень удачная концовка для лекции.
Он заметил, что сидевшая по другую сторону прохода Джанет Роско снова копается к своей бездонной сумке и вытаскивает тоненькую книжку, обложки видно не было, но он и без того догадался, что это Чосер.
Он улыбнулся ей, она, раскрыв книгу на «Прологе», приветливо улыбнулась в ответ.
Ему подумалось, что это добрый знак, сулящий спокойное пребывание в Бате.
И напрасно.
Глава пятидесятая
В старости во время своих последних приездов в Стинсфорд он часто приходил на могилу Луизы Хардинг.
В больничной сводке к вечеру понедельника значилось, что состояние Люси Даунс официально признано «хорошим», что лучше «удовлетворительного», как отмечалось в воскресенье, и еще лучше предшествующего «без изменений». Возможно, помогли три посещения мужа (первое ранним утром в воскресенье, через два часа после освобождения из-под ареста), но возникло небольшое осложнение по поводу непрекращающегося внутреннего кровотечения, кроме того, что было для нее гораздо важнее, ее стало заботить, как она выглядит, улыбаясь. Первым делом она вообще перестала улыбаться, даже Седрику, и, мучаясь весь день в постели от болей в руке, все равно продолжала думать, что с удовольствием предпочла бы сломать себе два ребра, чем два зуба, пусть даже самые кончики.
Суета, все это суета, как любят выражаться проповедники. И сказать про ее состояние «удовлетворительное» — значило бы значительно приукрасить ситуацию. Но именно так выразился Морс в 8.30 утра во вторник, отвечая на вопрос Льюиса о здоровье Люси. Возможно, Морс чуть-чуть улыбнулся, услышав этот вопрос. Впрочем, может быть, и нет.
В последовавшие за освобождением Седрика Даунса два дня вряд ли можно было говорить о примерном совместном рвении детективов. Морс проспал до обеда воскресного дня, а большую часть понедельника задумчиво перекладывал с места на место документы, накопившиеся по этому делу. Что же касается Льюиса, то он, наоборот, все воскресенье совершал действия, которые, по его мнению, существенно продвигали расследование, а понедельник провел в постели, и разбудить его нельзя было даже из пушки, в чем и убедилась миссис Льюис, когда в половине седьмого вечера потрогала его за плечо и ласково предложила любимые чипсы с яйцом, — он перевернулся на другой бок и вновь погрузился в блаженный сон. Но сейчас он выглядел свежим и бодрым.
Тем не менее, если судить по внешнему виду, его начальник вовсе не имел времени столь же успешно восстановить свои силы, потому что, обратившись к записке, которую после воскресенья оставил ему Льюис, принялся брюзжать.
— Так ты говоришь, Стрэттон определенно был в Дидкоте, когда убивали Кемпа?
— Совершенно точно, сэр. Я ездил туда вчера...
— Ты вчера провалялся в постели.
— Я хотел сказать, в воскресенье. Там его запомнили.
— Что значит «запомнили»? Кто его запомнил?