Драгоценность
Шрифт:
– Что скажешь? – спрашивает Люсьен.
У меня нет слов.
Он делает шаг ближе, так что наши отражения в зеркале соприкасаются.
– Я хотел, чтобы ты все же осталась собой.
– Спасибо, – шепчу я.
Люсьен снимает с полки последние песочные часы – крошечные, с темно-красным песком.
– Это тебе, – говорит он. – В течение этого времени ты можешь делать все, что хочешь. Смотреть в зеркало. Петь. Медитировать. Только не испорти прическу и макияж.
– А ты что будешь делать?
Он
– Я должен оставить тебя, 197. Ратник проводит тебя в комнату ожидания, когда истечет твое время.
Мое сердце пропускает удар.
– Ты уходишь?
Люсьен кивает.
– Прошу прощения за беспорядок, – говорит он, оглядывая разбросанные платья и тюбики с краской на туалетном столике. – Слуги не могут начать уборку, пока ты здесь. – Он слегка улыбается. – Мне было приятно работать с тобой, 197.
Он переворачивает песочные часы и идет к двери.
– Люсьен, подожди.
Он останавливается. Я нервничаю и порываюсь закусить нижнюю губу, но вспоминаю его просьбу не портить макияж. Я не знаю, чего бы мне хотелось в эти последние минуты свободы. Но я точно знаю, что не хочу оставаться в одиночестве.
– Ты сказал… я могу делать все, что захочу?
Он кивает.
– Хорошо. Тогда я хочу поговорить с тобой. Я хочу, чтобы ты остался.
Поначалу он как будто не понимает меня. Но вот медленная улыбка расползается по его лицу.
– Надо же, – говорит он, приглаживая свой хохолок. – Такое со мной впервые.
Он садится на один из низких диванов, изящно закидывает ногу на ногу и жестом приглашает меня сесть рядом. Я улыбаюсь, впервые с тех пор, как проснулась в этой комнате.
– Ага, – говорит он, – вот чего не хватало. Теперь ты само совершенство.
Я присаживаюсь рядом с ним. В комнате так тихо, что я почти слышу, как струится песок в часах.
– О чем бы ты хотела поговорить? – спрашивает Люсьен.
– Не знаю, – признаюсь я. – Просто… мне не хотелось, чтобы ты уходил.
Выражение его лица смягчается.
– Когда придумаешь, о чем тебе хочется поговорить, дай мне знать. – Кончиками пальцев он поглаживает шелковистую ткань своего платья. Я снова обращаю внимание на его гладкую кожу.
– Сколько тебе лет? – спрашиваю я.
Он разражается смехом.
– О, дорогая, с этого нельзя начинать разговор. Иначе тебе здесь не выжить.
Я краснею, чувствуя, как пылают мои щеки.
– Извини. – Я так долго жила среди сверстниц и привыкла к тому, что никто не скрывает свой возраст.
Люсьен похлопывает меня по руке.
– Не переживай. Все равно ты держишься гораздо лучше, чем большинство других девушек, которых я готовил.
– И давно ты этим занимаешься?
– Девять лет. Но я работаю не на
– И ты выбрал меня?
– Да.
– Почему? – Я даже не догадываюсь, что могло заставить его сделать такой выбор. И разве он что-нибудь знает обо мне?
Я вижу, что он колеблется.
– Твои глаза, – говорит он.
Я потрясена.
– Ты меня видел?
– Нам раздают фотографии всех суррогатов, участвующих в Аукционе. Вместе с вашими параметрами, конечно. Иначе откуда бы у меня взялось три шкафа, набитых платьями твоего размера?
Я пытаюсь представить себе, как Люсьен перебирает кучу фотографий девушек, обозначенных только номерами лотов и размерами платья. Я себя чувствую полным ничтожеством.
Краем глаза поглядываю на часы – половина моего времени уже истекла.
– Ты боишься? – спрашивает он.
– Не знаю. – Слова приходят сами, и я понимаю, что они искренние. Я действительно не знаю, страшно ли мне. Я не уверена в том, что это можно назвать страхом. Я испытываю какое-то странное чувство, будто все это происходит не наяву и не со мной.
– В любом случае, – говорит Люсьен, – думаю, что у тебя все сложится хорошо.
Я не знаю, что на это сказать. Песок, струящийся в часах, как будто грохочет у меня в ушах.
– Что там снаружи? – спрашиваю я.
Но прежде чем Люсьен успевает ответить, последняя песчинка падает вниз. Щелкает замок в двери.
Время вышло.
– Лот 197. – Голос ратника низкий и глубокий. Массивная фигура заполняет весь дверной проем, красный мундир плотно облегает широкие плечи. На меня смотрят глаза, темные и бесстрастные. – Идем со мной.
У меня пересыхает во рту, и я прикладываю огромные усилия, чтобы встать. Люсьен тоже встает, и на какое-то мгновение загораживает от меня Ратника, украдкой сжимая мою руку. Но вот он ускользает прочь, невозмутимо спокойный.
До двери ровно девять шагов, и каждый кажется мне вечностью. Ратник быстро поворачивается и выходит за дверь; я заставляю себя следовать за ним.
Коридор застелен темно-розовым ковром, таким густым, что ни мои атласные шлепанцы, ни его сапоги не издают ни одного звука. Стены окрашены в лиловый цвет, и на них такие же светильники, как в моей подготовительной комнате. Мы идем по лабиринту коридоров, но все они пусты. Всюду тишина. Холодок ползет вверх по моей спине.
Ратник останавливается так резко, что я едва не врезаюсь в него. Дверь перед нами ничем не отличается от других – простая, деревянная, с медной ручкой. Он делает шаг назад и встает по стойке «смирно». Я хочу, чтобы он поговорил со мной. Подсказал, что я должна делать.