Драгоценности Гуахаура
Шрифт:
Конан вздрогнул. Он шумно втянул воздух, и волосы встали дыбом на затылке. Тело принцессы все еще лежало перед ним, безмолвное и безжизненное, все та же одежда покрывала ее, но странная перемена сразу бросалась в глаза: на щеках принцессы играл румянец, губы порозовели…
Выругавшись, Конан обнажил меч.
— Кром! Она живая!
Дрогнули длинные черные ресницы, глаза раскрылись и взглянули на киммерийца — темные, манящие, магические. Конан лишился дара речи.
Она изящно приподнялась, не сводя с мужчины глаз.
Конан с трудом пришел в себя и, облизнув сухие губы, проговорил:
— Так ты… вы…, Йелайя?
— Я — Йелайя!
Голос звучал, как дивная музыка. Конан смотрел на нее с изумлением.
— Не бойся! Я не трону тебя, если ты выполнишь мою волю.
— Как умершая женщина может ожить столько веков спустя? — спросил Конан.
Она подняла руку в царственном жесте.
— Я — богиня. Тысячу лет назад меня поразила кара высших богов, сидящих по ту сторону света. Во мне умерла смертная женщина, божество же мое не умрет никогда. Я пролежала долгие века, чтобы пробуждаться здесь каждую ночь и устраивать приемы с призраками прошлого. Человек, если ты увидишь все это, погибнет твоя душа! Беги же прочь! Я повелеваю тебе! Иди!
Голос ее стал тверд, тонкая рука указала прочь.
Конан, сузив глаза, вложил меч в ножны, но не повиновался приказу. Он шагнул к ней, словно привлеченный силой ее красоты. Без единого слова он сгреб ее в свои медвежьи объятия.
Йелайя завопила совсем не похожим на божественный голосом.
Затем послышался треск рвущейся ткани, когда он одним махом сорвал с нее юбку.
— Божество! Умора! Ха!
В его словах прозвучало презрение. «Принцесса» продолжала бесполезные попытки вырваться из железных лап Конана.
— То-то я смотрю, отчего это вдруг принцесса Алкменона говорит с корентианским выговором. Я сразу узнал, кто ты и откуда. Ты не божество, нет, ты — Муриела, танцовщица Зардхеба Корентианского. Я запомнил эту серповидную родинку на бедре, обнажившемся, когда Зардхеб бичевал тебя. Божество! Ха!
Конан звонко шлепнул ее по предательской родинке и девчонка жалобно взвизгнула.
Вся царственность мгновенно слетела с нее. Она оказалась обычной танцовщицей, каких много шатается по шемитским базарам. Девушка пристыжено плакала. Конан с явным торжеством смотрел на нее.
— Ха! Богиня! Да ты одна из женщин, взятых Зардхебом с собой в Кешан. И ты думала, что меня так легко одурачить? Маленькая глупышка! И видел тебя тогда в Акбитане с этой свиньей Зардхебом, а я хорошо запоминаю формы женских фигур. Думаю, что я…
Извиваясь в цепких объятьях киммерийца, Муриела в страхе обвила руками его мощную шею. Слезы катились по ее щекам, она рыдала и билась в истерике.
— О, не убивайте меня, прошу вас! Да, я сделала это, Зардхеб заставил меня изображать оракула.
— Почему, о святотатствующая шлюха? — заревел Конан. — Тебя не страшит гнев богов? Кром! Здесь все подделано!
— О, умоляю — кричала она.
Девушка рыдала, раздавленная страхом.
— Мне не удалось отговорить Зардхеба. О, что я наделала! На мне проклятие этих языческих богов!
— Как ты полагаешь, что сделают с тобой жрецы, когда обнаружат обман? спросил Конан.
Она упала, обхватив колени киммерийца и моля его о защите и пощаде. Страх, раньше придававший ей силу, теперь выходил из нее наружу.
— Где Зардхеб? — спросил Конан. — И прекрати вопить. Говори!
— Его здесь нет, — пролепетала она. — Зардхеб следит за жрецами.
— Сколько с ним людей?
— Никого. Мы одни пришли.
— Ха!
Этот возглас напоминал довольный рык льва после удачного прыжка.
— Так значит, ты отправилась из Кешана вскоре после меня? И вы поднимались на скалы?
Она кивнула, продолжая плакать и что-то невнятно бормотать себе под нос. Конан схватил ее за плечи и хорошенько встряхнул.
— Ты прекратишь это бормотание и будешь отвечать? Как вы проникли в долину?
— Зардхеб знает потайной ход. Она задыхалась.
— Жрец Гуахаура все рассказал Зардхелу и Тхутмекри. На южной стороне долины у подножия скал есть пруд. Там, под водой, находится пещера, незаметная сверху. Мы нырнули и попали в эту пещеру. По ней мы и пробрались в долину. Вход со стороны долины скрыт густыми зарослями и тоже невидим для посторонних глаз.
— Я поднимался на утесы с восточной стороны, — пробормотал Конан. — Ладно. Что потом?
— Потом мы дошли до дворца, и Зардхеб велел мне остаться во дворе, а сам пошел осматривать комнату оракула. Пока я была одна, мне, кажется послышался звук гонга, но я не уверена на самом деле… Вскоре вышел Зардхеб и провел меня в комнату, где возлежала божественная Йелайя. Жрец снял с нее одежды и украшения и надел их на меня, а сам ушел, чтобы спрятать тело и проследить за жрецами. Мне страшно. Когда ты пришел, мне хотелось просить тебя унести меня отсюда, но я боялась Зардхеба. Тогда я попыталась тебя напугать…
— Что ты должна была произнести как оракул? — спросил Конан.
— Я должна была повелеть жрецам найти зубы Гуахаура и отдать часть из них Тхутмекри как залог, и доставить остальные в Кешан, если они не согласятся с его предложениями. Еще я должна была приказать немедленно содрать с тебя живого кожу.
— Хм, Тхутмекри не дождется сокровищ, хотя мог бы легко их заполучить. Если я поймаю его, то вырежу печень. Горулга тоже участвует в этом балагане?
— Нет. Он неподкупен и свято верит в своих богов. Все это придумал Тхутмекри. Зная, что кешанцы пошли на совет с оракулом, он послал меня и Зардхеба с посольством из Зимбабве.