Дракенфелс
Шрифт:
В голову Карлу-Францу пришла странная мысль. Если бы сегодня ночью случилось что-нибудь – например, бросили бы в зал бочонок пороху с запаленным фитилем, – стране конец. Императрица никак не сможет править вместо него, а все остальные возможные преемники сейчас здесь. Как и все, кто бывал на его месте со времен Сигмара два с половиной тысячелетия назад, Карл-Франц сознавал всю шаткость своего положения. Без него, без этих людей Империя через три месяца превратится в свившийся клубок воюющих городов и провинций. Будет как в Тилее, но на протяжении всего континента от Бретонии до Кислева.
– Когда
– Скоро. Даже императоры должны дожидаться искусства, Люйтпольд.
– Ну, когда я стану Императором, то не буду.
Карла-Франца это позабавило.
– Сначала тебе надо вырасти, показать себя и быть избранным.
– Ах, это...
Свет в зрительном зале потускнел, и разговоры стихли. Лучи прожекторов высветили занавес, и он раздвинулся, пропуская человека в бриджах и парике. Раздались редкие аплодисменты.
– Феликс Хуберманн, – пояснил Освальд, – дирижер.
Музыканты в оркестровой яме подняли инструменты. Хуберманн поклонился, но не спешил браться за палочку.
– Ваше величество, сеньоры, леди и джентльмены, – произнес он высоким, сладкозвучным голосом. – Я должен сделать объявление.
По залу пронесся ропот. Хуберманн дождался, пока он смолк, прежде чем продолжить.
– В связи с внезапным недомоганием роль Женевьевы Дьедонне в этом спектакле не будет исполнять мисс Лилли Ниссен...
Послышались разочарованные стоны нескольких выборщиков, коим следовало бы быть поосторожнее. Миденландец возмущенно залопотал. Барон Йоганн и графиня Эммануэль вздохнули с облегчением, хоть и по разным причинам. Карл-Франц взглянул на Освальда, который безучастно пожал плечами.
– Вместо нее роль Женевьевы Дьедонне будет исполнять мисс Женевьева Дьедонне.
Все были изумлены. Поражен был даже Освальд.
– Ваше величество, сеньоры, леди и джентльмены, благодарю вас. – Хуберманн поднял свою палочку, и оркестр грянул увертюру к «Дракенфелсу».
От первых же басовых аккордов, настроенных в тональность со слогами имени Великого Чародея, у Карла-Франца по спине пробежал холодок. Вступили струнные, и занавес раздвинулся, явив скальный выступ в Серых горах. Хор вышел вперед и начал:
Со вниманьем внемлите вы нашим словам,Мы историю нынче поведаем вамО героях и демонах, крови и смертиИ ужаснейшем монстре из живших на свете.III
После сцены явления во дворце Лёвенштейну нечего было особенно делать до пятого, последнего действия. Он должен был несколько раз показать лицо в маске, отдавая приказы силам зла, и лично разорвать на куски Хайнрота Мстящего в третьем действии. Но это был спектакль Детлефа, вплоть до финальной битвы, когда Лёвенштейн вернется на сцену, чтобы покончить со всем этим.
Гримерная была в его полном распоряжении. Все остальные смотрели спектакль из-за кулис. И это было замечательно, учитывая, что ему предстояло сделать.
Материал
Со сцены донеслись одобрительные возгласы, когда Детлеф-Освальд пронзил мечом орка. Он слышал продолжение диалога и топот башмаков Детлефа, с важным видом расхаживающего по сцене. Лёвенштейн сделал вывод, что вампирша играет недурно.
Это был миг, к которому готовил его покровитель. Он прочел врученную ему записку, не узнавая слов, но понимая их значение.
Лёвенштейн не был больше в гримерной один.
Синее пламя охватило разложенный материал, наполняя его невидимой силой. Скелет Вейдта, обросший жиром Руди и кожей Менеша, сел. Сердце Эржбет начало биться, жаждая крови Женевьевы. Существо имело человеческий облик, но не было человеком.
Глаза лежали в коробке на туалетном столике Лёвенштейна. Их было семь. Один, принадлежавший Руди, раздавили в драке. Покровитель сказал, что это не важно. Он открыл коробку и увидел их, лишенные выражения, испещренные прожилками, желеобразные, словно комки гигантской лягушачьей икры.
Лёвенштейн извлек голубой глаз Вейдта из клейкой массы и проглотил его целиком.
С части его лба начала слезать кожа.
Он набрал пригоршню глаз и, борясь с отвращением, запихал в рот. И проглотил.
Составленное из частей существо смотрело пустыми глазницами.
Тело Лёвенштейна раздирала боль, это происходили окончательные изменения. Оставалось всего три глаза. Он кинул один в рот и быстро сглотнул. Глаз застрял на полпути, и пришлось глотать второй, чтобы протолкнуть его. Остался один глаз. Карий. Эржбет.
Когда он съел и его, существо заключило его в объятия, прижало к отверстой груди, обхватило своими ребрами.
Он увидел то, что видели умирающие и мертвые Эржбет, Руди, Менеш и Вейдт.
...он сам, в маске, склоняется над трупом в Храме Морра.
...он сам, в маске, у стола в окружении духов.
...он сам, в маске, орудующий окровавленным ножом в круге горящих свечей.
...он сам, в маске, скорчившийся в коридоре, высвобождающий кости из человеческих останков.
Тело его охватил огонь, и он, пронзительно визжа, завершил ритуал. Это просто чудо, что никто его не услышал. Но чудес хватало и без того.
Кости Вейдта утонули в нем, будто бревна в болоте. Жир Руди облепил его гигантский остов. Кожа Менеша пятнами легла поверх его кожи. А сердце Эржбет билось рядом с его собственным, точно полип, удобно устроившийся в материнском организме.
Он больше не был Ласло Лёвенштейном.
Потянувшись за своей маской, он стал Вечным Дракенфелсом.
И он страстно ждал пятого действия.
IV
На сцене ее охватило чувство, будто ее несет течением. Без чьей-либо помощи она пыталась играть свою роль в пьесе, не ставя себя в глупое положение. В какие-то моменты она вспоминала реплики, написанные для нее Детлефом. Временами вспоминала, что говорила на самом деле. Большинство остальных актеров были настолько добры, что подыгрывали ей. Сцены с Детлефом играть было чудесно, потому что в ней текла его кровь. Она могла читать реплики из его мозга и видела, где отклонилась от текста.