Драконы - кто они?
Шрифт:
3
Какому бы из названных вариантов ни соответствовало содержимое колпака, несомненно одно: оно, согласно теории Вэйника, несло в себе большой заряд положительной энергии. А злые духи, как мы знаем из той же теории, состоят из отрицательных микрочастиц, которые активно отталкиваются положительными. Вот 'отрицательный герой' Змей, пронизанный положительно заряженной дробью 'греческой земли', и кувыркнулся вверх тормашками. Мало того; внутреннее устройство его потустороннего организма оказалось настолько поражено и ослаблено, что ему ничего не оставалось, как просить у Добрыни пощады.
Для приведения
Абсолютно точного ответа уже не найти; можно уверенно утверждать лишь об одном: в деле помощи Добрыне в битве со злым духом не обошлось без Провидения Господня, а то и без прямого участия Его руки.
Как же произошло само чудо победы над Змеем?
Начнём восстанавливать события с раздумчивого упоминания нашего основного рассказчика о 'досадушке великой', с какой Добрыня швырнул колпак с землёй в Змея. В этих словах остро чувствуется, что сам же Добрыня был крайне удивлён нежданно сильным эффектом произведённого им броска; и нашёл он видимую причину такового эффекта именно в 'досадушке'. Мол, благодаря 'досадушке' я, сам того не заметив, настолько сильно швырнул колпак, что даже этого малого веса хватило, чтобы сбить на землю громадную махину Змея.
В самом деле: чем ещё он мог объяснить столь неожиданный успех, последовавший после первого же, совершенно отчаянного броска? Змея он воспринимал именно как змея, как огромное плотоядное существо, и понимал, что своим отчаянным, попросту отвлекающим броском не нанесёт ему особого вреда. Вот и швырнул 'с досадушкой' в его головы то, что первым попалось под руку. Но досада - плохой помощник в делах, требующих точности и осмотрительности. К тому же - колпак один, а голов три; в какую из них целить? Да ни в какую. Просто - в сторону их; лишь бы хоть как-то, хоть чем-то отвлечь эти противные головы от желания начать пиршество!
Вот колпак и пролетел мимо голов. Или - какая-то из них уклонилась от удара. Но при этом, в соответствии с законами физики, тонкий прах (возможно - с примесью превратившейся в пыль земли) вылетел из колпака в виде пушистого облачка, медленно оседавшего на тело Змея. Кто не верит, что это могло произойти именно так, пожалуйста, проверьте; в таком важном деле лучше убедиться самому. Достичь абсолютного подобия того события нам, в силу понятных причин, не удастся, так что сделаем хитрее: вроде бы то же самое, только всё наоборот.
Итак: достаньте из пылесоса набитый пылью мешок, схватите его, как колпак без дужки, за бок или под дно, и швырните как можно дальше и выше. Но - заранее учтите: мешок пылесборника, как и колпак, в общем-то, не мешок; у него нет горлышка, которое можно наглухо завязать верёвочкой. Пока он будет лететь, да ещё и кувыркаться от вращающего момента вашей досадушки на великую глупость предложенного Вам эксперимента, большая часть содержимого вытряхнется или, в согласии с законом Бернулли, высосется наружу вслед за потоком увлекающего за собой воздуха. Даже не сомневаюсь, что Вы сразу же помчитесь прочь от облака разлетающейся клубами пыли. Ведь Вы - добропорядочный, чистоплотный, положительный гражданин; а бытовая пыль, от попадания которой на кожу могут возникнуть болезненные прыщи, ничего, кроме отрицательных эмоций, вызвать у Вас не может.
Вот и Змей так же (а, скорее, ещё активнее и резче) метнулся прочь от крайне неприятного ему облачка. Ощутив острейший ожог, поняв, что дело для него пахнет не прыщами, а чем-то много более неприятным, Змей метнулся вверх и назад, чтобы взлететь выше смертельно опасного для него облака и, развернувшись на обратный курс, мчаться прочь от ставшего чересчур опасным врага. Этот кульбит ему ещё удался; но, в результате, в зоне воздействия облака тонкого праха оказались его хоботы. И те исчезли; аннигилировали от соприкосновений с положительно заряженным 'тонким прахом', оказались 'оторванными'. А если фактически и не были оторваны, то, вне сомнения, нормально функционировать основные энергетические агрегаты Змея уже не могли.
И Змей, вместо приличного завершения 'мёртвой петли', полумёртвым грохнулся на спину.
Но что после падения сделал Змей? Притворился мёртвым, как то в подобных случаях делали все потусторонние чудища? Нет! Он же - не дурак; он же понимал: нельзя, смертельно опасно дать понять людям, в лице бесстрашного и въедливо-внимательного Добрыни, какое оружие для потусторонних существ самое страшнее и губительное. Он принялся спешно затягивать новенькой 'шкурой' все свои пробоины.
А что, отметив потерю Змеем хоботов, увидев его неуправляемое падение, но и заметив, что Змей, несмотря ни на что, подаёт признаки жизни, подумал Добрыня? Наверняка: 'Неужто жив? Надо добить, пока не очухался'.
Но почему Добрыня не догадался, что все случившиеся со Змеем неприятности произошли не из-за последствий удара колпаком, а из-за воздействия пылеобразного содержимого колпака?
А как он мог догадаться? На себе ведь он никакого воздействия не почувствовал. На него частички содержимого колпака оказали благоприятное воздействие; а он это воспринял как радость неожиданной победы.
Глянем: как там в былине?
4
'Молодой Добрынюшка Никитич,
Он ведь смелый был и сноровистый:
Да вскочил-то он Змеищу на белы груди,
Распластать-то ему хочет груди белые,
А и хочет срубить да буйны головы!'
Ох, мальчишка! Ох, торопыга! Вскочить на грудь Змея, можно сказать, в объятия его лап, он вскочил, но пластать-то и рубить ему было по-прежнему нечем! Ведь никакого оружия он не нашёл. Так что, видимо, вскочил он на Змея не потому, что намеревался пластать и рубить, а, будучи уверен, что Змей остался без голов, взлетел на вершину эйфории своего избавления от смерти. А когда вскочил, взглянул - у Змея и с головами, и с шеями, и с грудями всё в порядке. Успел гад отрастить новую 'кожу'! Хоть и не совсем качественно. Груди-то у него не были покрыты зелёной чешуёй, как у нормального змея, или гладкими оранжевыми пластинками, как у ящерицы (ящера), но выглядели белыми. Неужто оказались человечьими?