Драконы моря

Посняков Андрей

Бабах! Вот прямо — таран на таран… Треск ломающихся весел и грохот такой, что даже заложило уши.

Едва удержавшийся на ногах Гейзерих усмехнулся. Настало время для пира мечей и копий, время волнующей пляски секир, время отрубленных голов, время распоротых животов и дымящихся, вываливающихся на палубу кишок, время битвы!

Вперед, славные силинги, не посрамим чести предков! И да помогут нам Водан, Донар и все прочие боги!

— Уа-у-у!

Оттолкнувшись ногами от палубы, Гейзерих перепрыгнул на борт вражеского корабля. Он хорошо знал, как именно следует прыгать и как именно вести себя там, на дромоне. Ухватиться за высокий вздыбленный нос,

и ладно, что нога едва не соскользнула с тарана, теперь уже все равно, теперь уж вождь силингов здесь, а позади точно также прыгают, вгрызаются в ряды врагов славные воины, ибо смерть вождя-хевдинга — что может быть позорнее?

А молодой хевдинг, красивый, как бог войны и смерти, уже сбросил с плеч мешающий битве плащ — алый, затканный золотом. Он упал в воду, намок… Ничего! Сегодня будет много таких плащей, и еще лучших! Много богатства, много добычи… и много славы — один корабль силингов против трех ромейских дромонов! И это еще не считая робко прижавшихся к побережью купцов. Впрочем — чего их считать-то? Звените, мечи! Пеньтесь, волны! Дуй ветер, дуй! Пой песнь славных хевдингов моря!

Оп!

Оказавшись напротив ромейского дуки, Гейзерих взмахнул мечом. Сражаться он умел не хуже, чем обращаться с парусом и веслом.

Дзин-н-нь!!!

Однако и Елизарий оказался рубакой не из худших. Вот славно! Это и в самом деле славно! Победить в честном бою храброго воина — что может быть лучше? Что может быть упоительней? Разве что, гм… прелести юных критских рабынь, что покорно ждут сейчас в трюмах купцов? Хотя что — рабыни и что — битва? Музыка мечей, песнь стрел: вот она, настоящая жизнь, а смерть — лишь ее продолжение! Еще удар!

На этот раз выпад произвел ромей, едва не воткнув холодное жало клинка хевдингу в шею. Не тут- то было! Уклонившись назад, Гейзерих резко дернул меч вверх, переводя удар в иную плоскость, враг ударил еще и еще. Хевдинг лишь усмехался, выбирая благоприятный момент для атаки… Ага, вот!

Краем глаза молодой вождь силингов видел, как и слева, и справа, и впереди — везде — бьются с ромеями его люди, верная дружина, так что подлого удара сзади можно было не опасаться, разве что шальной стрелы.

Оп!

Влево! Резко влево, как будто именно с той стороны и задуман удар. Пусть враг в это поверит, пусть дернется… Ага!

Вот теперь — получай.

Удар!

И растерянный взгляд в прорезях шлема… И выбитый из руки вражеский клинок медленно — нет, это казалось, что медленно, — падает в море…

А теперь — кулаком в грудь! Не стоит убивать мечом безоружного. Да, дука в кольчуге, но Гейзерих очень силен и знает, как бить.

Удар, один только удар могучей длани, и ромей, потеряв шлем, полетел в воду, следом за своим мечом.

Вот это славно! Слава Водану! Слава Донару! Слава Тюру!

Ага, этот дромон уже наш! Еще остался один…

— Черт? А это что такое? Откуда здесь взялся этот гнусный кораблик?

Хевдинг сплюнул и выругался. Кораблик действительно оказался гнусный: тарахтящая старым, давно не перебранным движком шхуна с французской надписью «L'Etoile».

Глава 2

«L'Etoile» и компания

…Они поручили челн теченьям; сердца их печальны…

«Беовульф»

Этот хитрый дьявол Алим Кишанди вроде бы оказался человеком дела! Нет, конечно, пришлось поторговаться, и алчный контрабандист выудил из всех последние деньги. А впрочем, их было не так уж много, вряд ли больше десятка тунисских динаров у каждого,

а у этих нищих, из Кот-д'Ивуара — и того меньше, все, что смогли накопить.

Сидя на палубе «L'Etoile», у ржавого, с ошметками светло-зеленой краски борта, Луи косился на своих попутчиков, или лучше сказать — невольных спутников: обездоленных африканских парней, таких же, как и он сам, искателей лучшей жизни. А куда было податься беднякам, более-менее сносно знающим французский, как не во Францию? Благо земляков там уже было до дури, а спрос на дешевую рабочую силу не падал. Беглецы — нет, беженцы — черной работы не боялись. Они боялись таможенников, пограничников, жандармов и прочих представителей власти — Евросоюз давно уже ужесточил квоты на иммиграцию, точнее, урезал их совсем. Оставалось одно: пробиваться, вот как сейчас, нелегально, на шхуне старого тунисского контрабандиста Алима Кишанди, чтоб он подавился своими динарами! Хотя нет, дай ему здоровья Иисус Христос и Пресвятая Дева. Если бы не он… Да и черт с ними, с деньгами, там заработаем, лишь бы доплыть, лишь бы добраться, пробраться, а там… А там — молочные реки, кисельные берега…

Луи закрыл глаза, силясь представить себя… ну, скажем, на Елисейских Полях. В ярко-зеленой, расшитой золотом ливрее ресторана «Лидо». А носят ли официанты ливреи? Швейцары — наверное… Если и не носят, какая разница? Еще говорят, в Париже не хватает водителей городских автобусов, вот бы выучиться! Правда, это уж мечта так мечта! Все равно что катать туристов по Сене на батомуш — маленьких речных трамвайчиках.

«Мадам, месье, прошу вас, посмотрите направо — всемирно знаменитый музей д'Орсе с полотнами импрессионистов, налево… черт его знает, что там налево? Площадь Согласия, кажется… Ну да — с обелиском. Так! Налево — площадь Согласия, направо — музей д'Орсе, с импрессионистами…»

Кто такие импрессионисты, Луи не знал, хотя и был любознательным юношей, но вот слово почему-то запомнилось. Уж больно было красивым, из той, лучшей жизни, что грезилась порой в сладких голодных снах в убогой хижине на околице Нгуеро — племенной деревеньки ибо на самой окраине Нигерии, на границе с Нигером.

Да, Нигер и Нигерия — два разных государства, Луи устал уже объяснять это толстяку Аннолезу из Кот-д'Ивуара и его компании, таким же сирым, убогим и неразвитым, как и сам Аннолез. И как они французский-то выучили? Хотя французский в Кот-д'Ивуар все ж таки язык государственный. Как и в Нигерии — второй, наряду с английским, как и в соседнем Нигере, откуда этот гнусный краснорожий Нгоно — фульбе, скотовод, кочевник…

Сволочи они все, эти фульбе, хуже туарегов, ишь ухмыляется, харя красная. У фульбе вообще кожа красноватого оттенка, словно пропиталась кровью. Ну да, они же убийцы, эти проклятые фульбе! Недаром у всех них тонкие, как у гончих, носы и такие же тонкие — змеиные, ну, точно змеиные! — губы. Убийцы, убийцы…

Луи невольно поежился и тут же отвел взгляд, случайно столкнувшись с карими глазами Нгоно. Такие как этот Нгоно, фульбе, убийцы в длинных накидках, явились в деревню в ночь, точнее сказать, из ночи. У всех были копья, а у одного — главного — автомат! Китайский «Калашников». Они убили всех, лишь Луи удалось спастись, спрятавшись на дне выгребной ямы. И страшные стоны соплеменников преследовали его по ночам, хотя прошло уже… А сколько, интересно, прошло? Так… Луи задумчиво поскреб затылок. Сейчас ему пятнадцать, почти шестнадцать, а тогда было — восемь? Десять? Да, что-то около этого. И так-то жили, прямо сказать, в голоде, а уж после налета фульбе…