Драконья чаша
Шрифт:
— Ты не понимаешь, перед чем мы предстанем, — все свое терпение вложила я в голос, предупреждая. — Нам придется иметь дело не с врагом, чье оружие — меч и мощь рук. Чем сражаются Древние, ты даже не в силах представить…
— Госпожа, тот, кто видел, во что превратило Горн оружие Псов, не может пренебречь любимым оружием, — с оттенком шутки сказал он. — И еще: ведь после того дня я живу не своей жизнью, по справедливости мне следовало бы умереть рядом с теми, кого я любил и чью судьбу разделял до проклятого дня. Поэтому не дорожу я жизнью, ведь не
И столько было решимости в его словах, что не сумела я ему ответить. Только слегка спустилась пониже, чтобы разведать путь. Неясны в потемках были очертания долины, куда нам надлежало идти, хотя свет трепетал еще на вершинах.
Внизу сумела я разглядеть дорогу Древних, не дорогу даже, а скорее тропку, что вела в нужную сторону. Узкой она оказалась, только иногда могли мы ехать рядом. Привела тропа нас в лес и зазмеилась среди деревьев такой толщины, что было ясно: не одно столетье росли они здесь.
Очень тихо было в этом лесу, время от времени бесшумно облетали с ветвей листья, еле заметные в полутьме, но не слышно было ни птиц в деревьях, ни мышей в опавших листьях. И крепла во мне уверенность: медленно-медленно просыпалось впереди Нечто.
— Нас ждут, — шепнул Джервон, и тихий его голос криком отозвался в этом лесу. — За нами следят…
Значит, он тоже способен чувствовать это. Не таило в себе угрозы пробуждающее сознание. Лишь приход наш ощущало.
— Я ведь предупреждала, — в последний раз попыталась я заставить Джервона вернуться, пока еще не поздно. — Наши битвы — не битвы мужей. Да, за нами следят. И чем все это кончится, я не могу сказать.
Вновь промолчал он. Не смогла я убедить его повернуть назад.
Так вилась меж деревьев тропа, что даже я потеряла представление о том, куда двигаться. Но крепко держала в уме нить, что вела меня к лабиринту, — ведь должна я пройти этой тропою до конца.
Наконец из темноты деревьев выбрались мы на залитую лунным светом равнину. Там предстала моему взору та огражденная столбами дорога, которую явило мне дальновидение. Снежно-белые, словно покрытые инеем, высились они на равнине.
Позади меня вдруг вскрикнул Джервон, я обернулась и застыла от изумления. Как бриллиант блистал на его груди анк, словно и не из лунного серебра был отлит он. Всю силу его пробудило к жизни то, что гнездилось в центре спирали.
Вдруг тепло стало колену и увидела я, что засветилась правая седельная сумка. Расстегнула я застежку на ней, достала чашу. Только тоненькая полоска серебра еще блестела у обода кубка — так мало времени у меня оставалось. Но и эта малость уже сокращалась. И с каждым шагом становилась все меньше и меньше.
— Останься здесь, — приказала я.
Послушается он или нет — его дело, но все свои силы должна я теперь сосредоточить в своих поступках на Элине, на предстоящей битве. Джервон сам выбрал свою судьбу и теперь должен быть готов
С чашей в руке шла я вперед, стиснув в другой посох из очищенного от коры рябинового ствола, вымоченного в соке ее ягод и пролежавшего ночью в полнолунье в обители Древних, что заставила меня взять с собой Дама. Легок был этот посох по сравнению с мечом на поясе. Но и меч не отстегнула я. Ведь выкован он был из металла, что мать с отцом принесли из заклятого места, и тоже обладал оградительной силой.
Так с посохом и чашей, понимая, что в одиночестве суждено мне биться в центре спирали, миновала я первый столб и вступила на извилистую дорогу.
6. Каменное поле
Поначалу словно речной поток подхватил меня и понес. А потом оттолкнул и бросил. Там, в сердцевине, некто, должно быть, почувствовал, что не зачарована я зовом, как другие, и затих, размышляя. А я тем временем все шла вперед, как щитом, оградившись чашей, и посох к бою, как меч, приготовив. А потом…
Велика была сила натиска, которой я ожидала. Пошатнулась я, как от удара, но удержалась, не пала на колени, не отступила. Словно со страшной бурей боролась.
Не шагами, по шажку переступая, напрягая все силы, раскачиваясь, продвигалась я вперед. Подавила в себе неуверенность, заставила думать только о том, что предстоит еще сделать. Ведь страх, если ему поддаться, мог оставить меня беззащитной.
Лишь малая искра надежды у меня оставалась. Не встречали мы с Офрикой ничего сильнее предстоящей мне ныне силы, хотя приводилось нам мериться кое с чем и искусством, мощью разума. Только теперь знала я: не посвященный адепт породил ее…
Такая была у этой мощи причина: за долгие годы никто не сумел противостоять ей, а потому уверенность в себе только крепла от века к веку. Но я не боялась — билась, не отступала и упорством своим могла пошатнуть ее веру в себя.
А еще я открыла, что хоть стояли столбы поодаль друг от друга, была между ними преграда и изнутри спирали нельзя было посмотреть наружу. Итак…
Чуть не попалась я в простейшую из ловушек. Попеняла себе за невнимание. Устремившись вперед, позабыла о ритме движений, шла так, как шли ноги, а ритм этот служил не моим целям. Тогда без промедления стала я менять меру своих движений, широкий шаг следовал за коротким, приходилось и в сторону ступать, и даже подпрыгивать, чтобы ни разум, ни тело не смогла заворожить неведомая сила.
Приготовилась я отражать новый натиск. Дважды пыталась она поразить меня и дважды не сумела. Значит, третий удар должен стать самым тяжким.
Вдруг померк свет луны. Но темнее не стало: как гигантские свечи, полыхали столбы. И в этом бледно-зеленом свечении, словно пятнами мерзкой болезни, покрылись мои руки. Подавила я отвращенье. Ведь двумя факелами горели в моих руках посох и узкая полоска по ободу кубка, синевой отливал их свет, белым пламенем тех свечей, что используют Мудрые для защиты от Древних.