Драконья тень
Шрифт:
И как разбивается волна, ее первые слова ушли непроизнесенными.
Твое сердце плачет, сказал он.
Они забрали моего сына. Она говорила как говорят драконы. А Джон был ранен.
Его тепло отступило, и он отвернул голову. Ветер сдвинул черные ленты его гривы, пучки эбеновых перьев. Изогнутые рога , полосатые – черным по черному – блестели как смазанные маслом.
О, друг мой, сказала она. Я так рада тебя видеть.
Ну что ж. Жар, казалось, распространился и расширился, но стал спокойным, подобно воде, которая, становясь все глубже и глубже, затихает по мере углубления. Она
Ну что ж, сказал он снова. Мое сердце тоже ликует, видя тебя, мой друг.
Что-то в воздухе между ними изменилось.
Она сказала Прости меня.
Прощение чуждо драконам. Каждое деяние и каждое событие остается навсегда в нашем разуме, каким оно было и есть. Но то, о чем говоришь ты, когда просишь прощения, это только часть того, чем ты была и чем являешься, колдунья, и того, чем ты будешь.
Он устроился поудобнее – плотная темная сияющая фигура в густеющем сумраке. Его глаза были холодными двойными лунами, которые смотрели в ее глаза.
В течение четырех лет, до настоящего времени, я обитал отдельно от звездных птиц, стремясь понять то в моем сердце, что больше не было чуждо драконам. Когда мы дошли до Шхер Света, среди нас были Тени птиц, Тени драконов, и они жили на Последнем Острове. Я пошел туда, ища их, ибо они понимают все, и у них есть могущество, более сильное, чем у сильнейших среди драконов. Их не было там.
По каким-то причинам она вспомнила каменный дом на Мерзлом Водопаде, осенние вечера, когда в очаге шипел дождь, что падал в огонь, когда даже ее арфа казалась осквернением сонного покоя мира.
Все же я остался на этом месте, сказал он. И в течение этих четырех лет я пытался делать то, чему они учили в древности, надеясь, что достигнув их могущества, я найду облегчение моей боли. Но сама боль не меньше.
Ее сердце потянулось к нему в молчаливой скорби, но на его спине всколыхнулись темная чешуя и он отбросил ее страдание.
Сейчас это не то, что было, колдунья. Тебе нет нужды огорчаться из-за меня. В данный момент, когда я вижу тебя, я понимаю, что действительно чувствую себя не так, как раньше, хотя у меня была надежда совсем ничего не чувствовать.
Словно при движении драгоценностей, поймавших пронзительный отблеск света, она ощутила его кривоватый юмор. Так что и мое волшебство, и мое знание, и все дороги галактики, по которым я прошел, привели меня к этому: мрачный узел, который невозможно распутать, миг в вечности, который я все-таки не могу отбросить. И я не знаю, свойство ли это людей, что пришло ко мне из твоего сердца, колдунья, или же это таится в природе драконов, как внутри драконицы сокрыты яйца, до тех пор, пока ей не приходит время преобразоваться в маток. Возможно, даже если бы я смог найти Теней птиц, я бы не получил ответа. Они не дают ответов, которые имеют смысл, только друг другу.
Она сказала Возможно, это станет яснее со временем. Говорят, время было тринадцатым богом, до тех пор, пока все остальные боги не изгнали его, поскольку он был безумен. Он носит в карманах весь мир, но никто не знает, что он вынет оттуда.
И когда она это сказала, из глаз ее побежали слезы, и она вспомнила снова все те странные, полные боли дары, что дал ей безумный Повелитель Времени .
Уж действительно, никто, съязвил дракон. И менее всего я мог когда-либо представить, что я, Черный Моркелеб, спущусь с севера, , как собака с бечевкой во рту, таща на веревке эту нелепую игрушечную лодку твоего Стихоплета.
И Дженни рассмеялась, в восторге от картины, которую передал в ее разум дракон: Молочай, который тащится с полуспущенными воздушными шарами, его обугленная гондола завалена разрушенными осколками механизмов на конце каната, другой конец которого был схвачен драконьим железным клювом. На груде обломков, скрестив ноги, сидел Джон с телескопом в руке и картой на коленях и делал пометки.
Мой бедный Моркелеб! Она протянула к нему руку. Это было очень, очень благородно с твоей стороны.
Благородство чуждо драконам. Его шипы встали дыбом, как у Худышки Китти, когда ее стаскивали с буфета. Твой Стихоплет сейчас в своих стенах, и с ним носятся его дуры-тетки. Но не ради любви к тебе покинул я Последний Остров, моя колдунья, и не ради твоего отродья.
Приподнявшись, он подставил лунному свету перламутр исцеленной плоти на животе и боках. Они демоны, которые поедают души драконов, равно как и магов, как они съели душу этого мага-южанина; как они съели душу твоего сына. А демоны всегда будут стараться открыть дорогу другим демонам. У этих есть сила, которой я не видел со времени Падения Эрнайна, тысячу лет назад. Я не знаю, те же самые это демоны или другие с той же властью, но они могут поглотить мою магию – мою, Моркелеба! – и они могут и хотят поглотить твою и всех, кого захотят.
Замолчав, они какое-то время рассматривали друг друга, дракон – черный и сияющий в звездной ночи, и женщина – хрупкая в своем пледе, юбке и кожаном корсаже. Все старинные легенды предостерегали против встречи с драконьими глазами, но, будучи сама драконом, Дженни не имела в разуме и душе ничего, что Моркелеб мог захватить. Скорее это она вникала в его мысли, его желание, что было сердцевиной и сущностью драконьей магии: магия в сердцевине драконьего тела и драконьих снов. Это было похоже на погружение в ночное небо.
На какой-то момент их разумы соприкоснулись, его горечь и ее скорбь о том, что каждая личность, каждое существо имеет только одно будущее, а не два.
Все является тем, чем является, колдунья, сказал он наконец. А теперь пойдем отсюда. Там мужчина, ожидающий тебя в этой каменной лачуге, которую ты называешь домом, и двое других твоих детенышей. И мы должны поговорить, ты, этот Стихоплет и я, о демонах, и о том, что делать дальше.
– Откуда ж вы взялись, мой господин? О, и вы тут, леди Дженни? – Тот же самый стражник впустил его месяц назад. Он оглядел деревенскую улицу позади них, грязную в пепельном свете зари, потом оглянулся, недовольно нахмурившись. – Креггетова борода, эти бандиты зарываются! Вы были ранены? Не то чтобы вы оба не могли справиться с любым бандитом в стране, – добавил он торопливо, отдавая салют. – Но эта банда…