Драмы и секреты истории
Шрифт:
Вероятно, оттого, что независимо от пола ребенка, который, естественно, пока еще не известен, все знали, что ребенок будет перевезен в другое место, в деревню под Парижем. Мы вскоре разгадаем ее название. Ведь не случайно королева Изабо решилась рожать там, где находились так называемые "малые покои королевы", в том маленьком дворце Барбетт, расположенном недалеко, за пределами прежней городской стены Парижа, очертания которой были определены Филиппом-Августом, неподалеку от ворот Сен-Дени и Сен-Мартен, пробитых, как и ворота Барбетт, откуда имя дворца, во второй городской стене, возведенной по повелению Карла V.
"Малые покои королевы", маленький дворец Барбетт – что-то вроде холостяцкой
Ведь по выходе из ворот Барбетт всего лишь четыре лье надо проехать до деревни Энгьен, где живут родные Марьетт д'Энгьен, дамы де Варенн, супруги Обера Ле Фламенка, владыки Кани и камергера Луи Орлеанского, которая и сама нередко гостила там. А Марьетт д'Энгьен – одна из официальных любовниц герцога Луи.
Она даже родила от него ребенка, позже прославившегося под именем Жан бастард Орлеанскийи получившего титул графа Дюнуа, графа де Порсеан, графа де Лонгвиль, наместника королевства от Карла VII, наградившего его грамотами, которые узаконили его положение как принца из французского королевского дома.
И уже сами обстоятельства его рождения прикрыты завесой, сотканной тогдашними летописцами. Например, если эти последние тщательно отмечают день, месяц, год, а то и час рождения любого принца, о Дюнуа сказано лишь, что явился он на свет "примерно в 1403 г.", в «Париже». Нам скоро станет ясно, что все сведения, касающиеся того, как именно родился этот ребенок, были скрыты умышленно, и первым, кто стал их замалчивать, был именно отец Ансельм де Сент-Мари с его "Генеалогической и хронологической историей Французского королевского дома".
Пока же о ребенке заботилась Марьетт д'Энгьен, которая твердила на всех перекрестках о том, что его отцом является брат короля Луи герцог Орлеанский. И ведь ее супруг, Обер де Кани, не протестует. А уж конечно, у него было бы полное право покарать ее за прелюбодеяние, учитывая законы той поры. Но ничего такого он не умышляет. И вскоре мы узнаем почему.
На самом деле этот ребенок родился во вторник 18 апреля 1402 г. (по юлианскому календарю), то есть во вторник 29 апреля по григорианскому, если верить терпеливым изысканиям Мишеля Каффена де Мерувилля (см.: "Красавчик Дюнуа и его время", Париж, 1961), который в этих целях обследовал множество документов, забытых нашими государственными архивами. Но показательно и важно для того, с чем мы вскоре столкнемся, что рождение это имело место в Боте-Сюр-Марн,куда по случаю ее родов Луи Орлеанский никак не мог бы, вопреки предположениям Мишеля Каффена де Мерувилля, привезти Марьетт д'Энгьен.
Ведь замок Боте-сюр-Марн был собственностью Карла VI и Изабо. Если бы Луи Орлеанский привез туда одну из своих беременных любовниц, Изабо, ревниво следившая за похождениями красавца герцога, безжалостно выкинула бы ее вон. С подлинной матерью Дюнуа нам предстоит познакомиться благодаря Балле де Виривиллю, который в своей "Истории Карла VII" сообщает нам, что:
"Граф де Дюнуа, Жан бастард Орлеанский, был сыном Луи Французского, герцога Орлеанского, брата короля, и странным в его рождении было то, что, каким бы незаконнорожденным он ни был, его отец был более достоверным, чем его мать! Правда, Марьетт д'Энгьен, дочь Жака сеньора де Фэньёль и жена сеньора де Варенн, признавалась, что родила его от герцога Орлеанского. Однако ей не верили, и распространился слушок, что матерью его была знатная принцесса, честь которой согласилась спастидама де Варенн" (цит. соч., книга 1-я).
Вот откуда безмятежное спокойствие Обера де Кани, преисполненного
Вопреки утверждениям Фьеве, историографа города Эпернэ в 1868 г., сформулированным в его труде, согласно которым возле его города находится лес Энген, а не Энгьен, а также прудик, поименованный Орлеанским прудом, малютка Жан был воспитан не в Эпернэ и не в соседнем лесу! Его гувернантка звалась дама Жанна дю Мениль, а позже у него в наставниках ходил прославленный врач-астролог Флоран де Виллье.
В сентябре 1405 г. Луи Орлеанский привел его к своей супруге Валентине Висконти, дочери герцога Миланского. Восхищенная красотой малыша, она не удержалась от того, чтобы воскликнуть: "Его у меня, можно сказать, украли! Как бы мне хотелось быть его настоящей матерью!.." С этого дня маленький Дюнуа был введен в общество своего старшего брата Карла как его младший брат и жил при Валентине Висконти в Шатонёф-сюр-Луар, и она обращалась с ним как со своим собственным ребенком.
Мнимая мать маленького незаконнорожденного отпрыска принцев была выбрана не случайно. Что касается своей «официальной» семьи, Марьетт д'Энгьен происходила по матери, Мари де Руси, от прославленного рода в области Эно, прародителем которого был пятый сын короля Людовика VI Толстого. Значит, и в ней текла королевская кровь Франции. Что касается Обера Ле Фламенка, то его отец в глазах закона, владыка Кани, насчитывал среди предков маршала Франции – Рауля Ле Фламенка.
Все это объясняет, почему в дальнейшем Карл VII проявлял величайшую снисходительность к Жану Дюнуа, которого он осыпал титулами и почестями, невзирая на его участие (подчиняясь братской любви к своему сводному брату Карлу Орлеанскому) в феодальном бунте Прагерия. И позднее, при Людовике XI, Дюнуа примет участие в Лиге Общественного Блага, из чего он опять же выйдет цел и невредим.
Он явно слишком много знал, чтобы можно было осмелиться покарать его; к тому же он был доблестным и удачливым полководцем.
Но вернемся к таинственному ребенку, родившемуся во дворце Барбетт. То, что Изабо произвела его на свет не во дворце Сен-Поль, как всех прочих своих «законных» детей, а в другом месте (Боте-сюр-Марн, что касается Жана Дюнуа, дворец Барбетт для своего последнего ребенка), уже пробуждает внимание недоверчивого историка. Но прежде всего, какого пола был этот последний ребенок?
Очевидно, что колебания аббата Клода де Вилларе, который называет это таинственное дитя то Филиппом, то Жанной, не содействуют решению загадки, тем более что тогдашние летописцы, как нам предстоит убедиться, не отличаются такой точностью, как монах Сен-Дени.
Прежде всего отметим, что термин «дитя» всегда употребляется в среднем роде, не предполагая никаких точных указаний на пол ребенка, ибо "он попросту указывает на связь между поколениями: сын илидочь" (см.: Э.Литтре.Словарь французского языка, Париж, 1873).
Но в своей "Летописи"Ангерран де Монстреле просто сообщает нам, что в тот трагический день, когда вооруженные слуги Жана Бесстрашного собирались убить Луи Орлеанского во дворце Барбетт, "…возле преставившегося дитяти лежала королева, которая еще не прошла обряда очищения (после родов. – Прим. перев.)".