Драмы

Штейн Александр

Марьяна. Ничего. Позвонить в больницу?

Хлебников (сухо). Держи себя в руках. (Снимает трубку телефона, набирает). Доктор Костринецкий? Простите за беспокойство. Это Хлебников. Нет, не снизу, из дому. (Слушает). Простите. (Вешает трубку). Она уже там.

Черногубов. И замечательно. Будет тебе наследник номер три. Как назовешь-то?

Хлебников. Что?.. А... Мишкой. (Поглядел на дядю Федю, поморщился). Марьяна, ты бы самостоятельность проявила, включила бы чайник, газ, ванну

дяде Феде, с дороги человек...

Дядя Федя. Ванну? Нет, ангел мой, уволь! Быть в Москве и не побывать в Сандунах? У меня, голубчик Алешенька, так и запланировано: вы, Сандуны, метрополитен — кольцевая с новыми станциями, Третьяковская галерея. Завтра-послезавтра в Большой буду билеты доставать. Хорошо бы — когда правительство. Попрошу тебя, Алешенька, разведать, у тебя, разумеется, связи большие...

Хлебников (о чем-то продолжая сосредоточенно думать). Конечно-конечно. Так ты, Марьяна, проводи дядю Федю в ванну...

Дядя Федя (с удивлением). Я могу, разумеется, помыться...

Марьяна. Пойдемте, дядя Федя.

Оглядываясь, дядя Федя, сопровождаемый Марьяной, покидает столовую.

Хлебников. Нет с человеком ничего, ну ровным счетом ничего общего, а ухмыляйся, душевные силы на него трать. Как же,, родственник! Ханжество и лицемерие...

Черногубов. Чего уж ты так, Алеша: из главного калибра — по нырку? Родич как родич. Бывают и похуже. (Пауза). Гляжу на тебя, дивлюсь: словно бы ты и не ты... Годы ли тебя перевернули...

Хлебников! (сел). Ах, Ион Лукич, Ион Лукич...

Черногубов. Беды ли...

Хлебников. Закурить есть?

Черногубов. Кури. (Протягивает портсигар, зажигает спичку). Волнуешься? Понимаю...

Хлебников (жадно затягиваясь папиросой). Веришь, три года назад непочатую коробку в форточку кинул. А со вчерашнего дня...

Телефонный звонок. Хлебников торопливо хватает трубку. В столовую вбегает на звонок Марьяна.

Слушаю. (Марьяне). Не из больницы. (В телефон, вяло). А, Колокольников. Здравствуй. (Слушает долго).

Марьяна идет к двери.

А чего ж ты мне все это говоришь, ты бы вчера все это и выложил.

Марьяна стремительно оборачивается, слушает.

Нет, почему же ты вчера всего этого не высказал на партбюро? А, не та атмосфера? Вот ты бы ее и разрядил. (Слушает). И нам с тобой теперь разговаривать тоже бесполезно. (Слушает). Нет, чего ж мне на тебя обижаться? У тебя есть одно преимущество, я всегда знал: хорош ты, когда барометр «ясно» показывает. По крайней мере, не строил иллюзий. Потому и теперь не разочаровался. И то ладно. (Марьяне). Чего стоишь, Марьяна? Иди.

Марьяна уходит.

Вот так. (Слушает). Путал? А я бы на тебя хотел поглядеть в этой, как ты выражаешься, атмосфере. Что? Нет, дома не буду. Ну уйду. Куда? Неважно. На футбол. (Повесил трубку). Ох мне эти совестливые! Уж лучше те, что без политесу — кирпичом по башке!

Черногубов. Что у тебя стряслось, Алексей, скажи.

Хлебников (усмехнулся). Скажу,

а ты тоже... в записной книжице мой адресок густыми чернилами замажешь. А то весь листок с мясом выдерешь. Это, товарищ капитан первого ранга, такое дело, тут не в атаку бежать. Он ведь тоже на фронте был.

Черногубов. Дурака валяешь, надоело.

Хлебников. Не стоит, верно. Саша моя говорит — правду бог видит, да не скоро скажет. Подождем. Она у меня мудрец. (Пауза). Подождем. (Подчеркивая, что не хочет продолжать этот разговор). Как служба идет, Ион Лукич? По-прежнему ты на Балтике?

Черногубов. Ну тебя!

Пауза.

Хлебников. Ион Лукич, не сердись на меня. Слышишь? Не сердись. (Пауза). В Москву надолго ли? Перспективы какие? (Вдруг вскочил). Ты посиди пока, а я сбегаю...

Черногубов. Куда ты?

Хлебников. В больницу.

Черногубов. Так только ж оттуда...

Хлебников. Да, глупо. (Сел. Пауза). Какие ж перспективы?

Черногубов. Чьи перспективы?

Хлебников. Военные, твои, значит.

Черногубов (усмехнулся). Не до моих перспектив тебе нынче, дружище. А про военные у вас, штатских, спрашивать надо. Хлебников. Почему же?

Черногубов (шутливо). За мир вы воюете, не мы. А мои личные перспективы, Алеша, по правде сказать, неважнецкие. Капитулировал.

Хлебников. Перед кем?

Телефон.

(Берет трубку). Да, я, Хлебников.

Вбегает Марьяна.

Челябинск?

Марьяна уходит.

Слушаю, Захар Павлович. Да, сегодня работаю дома. Технические расчеты? Я выслал. Да, самолетом на имя Пронина. Хорошо. А это пусть вас не пугает. Погодите одну минуту. (Подбегает к столу, берет какую-то тетрадь, быстро листает, возвращается к телефону). Должно сходиться. Еще раз сверьте. Нет, я думаю, все дело в стойкости. Ладно, вышлю дополнительно. Привет сердечный Пронину и всем товарищам. (Повесил трубку. Торопливо пошел к рабочему столу, вынул кронштейн, включил свет, схватил карандат, оживленно). Должно сходиться, должно. (Черногубову). Потрясающее дело консультирую. Что именно — не могу сказать. Но если получится... (Делает пометки в тетради). Перед кем же ты капитулировал, Ион Лукич?

Черногубов. Перед врачами. Военно-врачебная флота вдоль и поперек простукала, признала в мирное время негодным, в военное — годным ограниченно.

Хлебников (работая). Чепуха, покатишь в Кисловодск, подремонтируешься...

Черногубов. Открыл в первый раз в жизни, что есть в тебе почки, печенки, селезенки, и никакого у них взаимодействия боевых частей... Иной раз воротишься в каюту, в висках ломит, сердце тоскует, меж ребер стрельба, штиблеты стянуть, ей-богу, нет мочи, и нет-нет да и подумается о долгосрочном... Чтобы на ночь не складывать все, что надо по экстренной надобности... и каждый звонок не связывать с чепе... Ну и... представишь себя с палочкой на покое. (Пауза). Да разве выдержишь? Как я на матроса на улице гляну? На черный бушлат? Как флот без себя представишь? И себя без флота? Вот и изволь принимай решение.