Древнерусская литература. Библиотека русской классики. Том 1

Коллектив авторов

И осмотрелись они с отроком вокруг, и спал он до утра на траве, дав отроку немного поесть, сам же ничего не ел.

Пленник же начал подробно расспрашивать его: «Что случилось, господин, и что значит плач твой, и почему горько плачешь? Расскажи мне, рабу своему». Он же перестал плакать и придя в себя, рассказал отроку все то, что уже было написано выше, — что он попом был на Руси. Пленник же увещевал его покаяться, ибо Бог наш милостив и тех, кто кается, от грехов очищает. Он же ответил отроку: «Молю тебя, отрок, и заклинаю Богом вашим Иисусом Христом, пришедшим в мир спасти грешников, покажи мне свою любовь духовную: иди сейчас от меня без боязни к Москве, на Русь, и, придя, возвести обо мне митрополиту вашему, расскажи ему все, что я сказал тебе. Если есть такому грешнику покаяние, пусть бы они меня приняли обратно, и дали отпущение грехов, и простили, как подобает по заповеди Господа нашего Иисуса Христа; пусть попросит он за меня великого князя московского, чтобы и он простил меня за мое зло, ведь много лет воевал я землю его и христиан губил. Пусть бы он прощение мне во всех моих грехах в грамоте написал и двумя печатями бы запечатал — печатью великого князя да своею другой печатью, митрополита, тогда я поверю в прощение и поеду к Москве без страха. Да пусть бы он прислал через два месяца грамоту с тобой на это же самое место, и я бы с радостью и без сомнения к Москве из Казани поехал, и пошел бы я в монастырь оплакивать свои грехи. Ты же, брат, потрудись Бога ради обо мне всем сердцем своим, без лености, Господь же за труд твой воздаст тебе мзду в Царстве Небесном». И одарил отрока серебром богато. И обещал ему отрок истинно и без обмана выполнить его повеления.

И когда встали утром, снова так же много плакал басурман тот, и поцеловались оба и разъехались. Отрока он отпустил на Русь, а сам быстро в Казань погнал вслед за полком своим.

Отрок же пришел в Москву и сразу же рассказал об этом митрополиту Филиппу. Истинный же пастырь церкви Христовой

в тот же час, не замедлив, пошел во дворец и возвестил сыну своему духовному, великому князю, все подробно и последовательно, о чем ему отрок сказал. Князь же великий и митрополит очень разжалобились, и оба долго размышляли, и позвали отрока к себе, и расспрашивали его, действительно ли так все было. Отрок же опять то же самое рассказал им, всю истину подробно. И помянули они евангельское слово: «Если выведешь честное из нечистоты, то будешь как будто бы уста мои». И, посоветовавшись между собой, князь и митрополит написали грамоту, запечатали ее своими печатями и послали с отроком к тому басурману, и прощение ему, покаявшемуся и возвратившемуся из тьмы свет, написали, и во всем его простили, и велели звать его, чтобы ехал он к Москве безо всякой боязни и честно бы служил великому князю.

Когда настал третий месяц, бывший пленник, отрок тот, стремился безо лжи сотворить любовь Божию и идти туда, ибо это и есть любовь истинная, если кто положит душу свою за брата своего. И шел отрок полем много дней до назначенного места того. И поспел в срок, и, придя туда, ждал басурмана два дня, и думал уже, что тот не придет.

В третий же день увидел отрок, пристально глядя в сторону Казани — он на высокой горе влез на дерево: вот едет полем один человек со стороны Казани на двух быстрых дорогих конях, едет к месту тому и очень торопится. Отрок же узнал друга своего, басурмана, и спрятался от него, чтобы его проверить. Басурман же прискакал на место то и, не увидев отрока, подумал, что тот солгал ему и не пришел в назначенный день и час. И бросился с коней своих ниц на землю, и плакал так горько, что мог бы и камень заставить плакать вместе с собой, и не мог от плача утешиться, хотя по возрасту было ему уже пятьдесят лет. Тогда быстро отрок вышел к нему. Он же, увидев отрока, бегущего к нему с горы, узнал его и побежал к нему навстречу, и, обняв, упал ему на шею, и целовал его, и плакал горькими слезами, и говорил ему: «Чем я отплачу тебе, любимый мой брат, не обманувший меня друг и верный посланник мой, много потрудившийся для меня, за все, что ты для меня, поганого, сделал!» Отрок же, взяв некую суму из-за пазухи, раскрыл ее, и вынул из нее грамоту, и дал ему. Басурман же принял ее, и прочел со многими слезами, и вопил непрестанно голосом мытаря: «Боже, милостив будь ко мне, грешному, беззаконному преступнику! Боже, очисти меня от грехов и помилуй меня!» И простер руки свои к небу и сказал: «Боже щедрый, благодарю тебя, человеколюбца, милостивого к грешникам, что сподобил меня, окаянного, получить прощение моему беззаконию от первого из пастырей!» И затем внезапно тихо упал на землю, и ноги свои, как живой, протянул, и умер.

Отрок же долго был в ужасе и убедился, что тот умер. И снял с него дорогие одежды, и всю сбрую с коней, и одел его в свои смиренные одежды, выкопал могилу и предал его погребению со слезами, и ночь ту спал у могилы его. Тимофей же явился ему во сне у своей могилы и благодарил его: «Так как благодаря тебе принял я от Бога прощение грехов своих, то возьми моих коней со всем, что есть на них, за труды свои и иди отсюда на Русь, и поминай меня до конца своей жизни в молитвах, и милостыню и прощение твори».

Отрок же утром попрощался с могилой его, взял обоих дорогих коней Тимофеевых со сбруей и нашел на них сумки большие, доверху насыпанные золотом, серебром и драгоценными камнями, сел на коня и поехал на Русь, радуясь и веселясь.

И приехал к Москве, и подробно рассказал то, что случилось с Тимофеем, великому московскому князю и митрополиту, и то, как он похоронил его и как видел во сне, и все, что привез, показал им. Князь же и митрополит дивились случившемуся, тому, как Тимофей покаянием и слезами очистился от грехов, и простились ему грехи его, и душа его была спасена и прославили Бога. Князь и митрополит все имение Тимофеево повелели отроку тому отдать. Еще к этому князь и земли в удел ему дал.

Эта повесть много лет была не записана, но в рассказах была известна людям. Я же слышал от многих эту историю и записал ее пользы ради всех читающих, чтобы не отчаивались согрешившие в спасении своем, но обращались к всемилостивому Богу с истинным покаянием; и отпущение грехов они получат, и сподобятся жизнь вечную принять, и в бесконечные времена на небе с преподобными будут царствовать. Аминь.

Повесть о Тимофее Владимирском

Перевод М. Монина

То плачет человек, то в радости

смеется,

То презирает все, то от всего мятется.

Не больше в воздухе бывает перемен.

О коль он легкостью своей отягощен!

М. Ломоносов

1

Не посреди дубравы Разбойник-Соловей — Жил в городишке славном Пресвитер Тимофей. От сотворенья мира Разврат, разлад и студ. И порешили миром, Что близок Страшный Суд. И вот не жали жатвы, Буянила Казань, И устроял державу Уж третий Иоанн. Жил Тимофей чин-чином И — как небес дары — Имел жену и сына И нищего дарил. А время шло. Зимою Закутал стогны снег, И той порой немою Открылося вполне, Что пеленою снежной Не скрыт, но обнажен В своем обличье прежнем Таинственный эон, И ночью свод небесный Захвачен, как трофей. И трепетал над бездной Пресвитер Тимофей… Но, Боже, Боже правый! Вдруг обмороком сна Вплывает в церковь павой Красавица. Она — Дочь именитых граждан, В узорочье, в мехах. И сам не ведал, жажда ль, Тоска ли, страсть ли, страх В душе воздвигли брани. И он подумал вдруг: «Не дьявола ль избранье? Его ли дело рук?» А впрочем, все мешалось В смутившейся душе, И тщетны увещанья Казалися уже. Не исповедь — объятья. Бежать. Проклясть. Ласкать. Восторг. Признанья. Клятва. И слезы, и тоска.

2

Поскольку в мыслях правых Одна неправа связь, Все здание исправно Разрушится тотчас. И вот гласит сказанье: Руси в пределах всей Водил полки казански Тот самый Тимофей. Записан в басурманы И жен заведши двух, Не горевал нимало, Имея бодрый дух. Хоть душою стал груб и лих, Богородицы нежный стих Не твердить он порой не мог. Оттого ли, что чуден слог, Оттого ли, что так привык, Оттого ли, что Бог велик Бережет своих малых чад, Очищая душ смрад и чад. И вот с татьбы удачной Он вел в Казань полон, Следил, как свод прозрачен, Как сладок птиц уклон, И, полк казанцев верных Оставив впереди, Душой забылся скверной И стих взялся твердить. И только стих чудесный Из уст исторгнут был — Восстал из балки тесной, Восстал быстрей судьбы, Видению подобно, Какой-то отрок. Он, Наверно, был с полоном Набегом уведен И брел, презрев невзгоды, С надеждой на успех. Увидев воеводы Казанского доспех И ужасаясь пыток И

злу судьбу кляня, Он целовал копыта Татарского коня. И лепетал, что вышел, Услышав нежный стих, Что это — голос свыше. Потом и вовсе стих. Вдруг вождь татарский бурный Как бы восстал от чар. В лучах горела сбруя. В предельный этот час Уже казался медным Простор. Застыл ковыль. И Тимофей поведал Греховной жизни быль: Об ужасе сугубом Церковных, царских уз. Слова струились скупо С сухих и смрадных уст: «Из жизни этой смрада, Из глубины зову! Ступай меня ты ради В высокий град Москву. О брат по странной связи, По сретенью планид! Митрополита с князем На милость приклони! И с их рукописаньем — Иль мне пылать в аду — На месте этом самом Через полгода жду».

3

Не ветр над степью веет — Прошло полгода. Вот Уж отрок Тимофея По уговору ждет. Пожалуй, даже рано Той балки он достиг, Где грешну душу ранил Святой молитвы стих. Страшася неудачи, Глаз не смыкает он. Вдруг видит: всадник скачет С Казани о-дву-конь. И как отшибло разум По воле темных сил — К земле посланник разом Приник, затих, застыл. Потом себя утешит, Что лишь хотел узнать, Воистину ли грешник Изведать благодать Сердечно жаждет или Вменяет дело в грош. Коль помыслов осилить Дурных не можешь, что ж Стремишься доброхотом Слыть и дарить дары? Легко, светло, с охотой Добро свое твори! Чем в голове сумбурней, Тем ход коня резвей. Летел стрелою бурный Расстрига Тимофей. И трав покров случайный Как будто совлечен, И ужас излучает Таинственный эон. И бледен свод небесный В лучах палящих дня. Он трепетал над бездной И погонял коня. А дальше? Дальше будет Отчаянье и хлад. Он затрепещет, будто Его пронзил булат. И затрепещет снова, Услышит только пусть Спасительное слово Посланника из уст. И вот уже в последний Трепещет тело раз. И червь уже наследник Того, что дух отряс. И правых дел, и ложных Исчезнет память в век Судом пред тяжким Божьим Сколь легок человек! Казани казни чая — Сильны и велики — Князь грозно ополчает Московские полки. 1993

Филофей

Послание о неблагоприятных днях и часах

Перевод В. Колесова

[282]

Государя великого дьяку, господину Михаилу Григорьевичу [283] , твой нищий богомолец старец Филофей Бога молит и челом бьет.

Прислал ты, государь мой, мне свою грамоту [284] , а в ней писано, чтобы я смысл списанного тобой сочинения истолковал. Так тебе, моему государю, известно, что я деревенщина, учился лишь грамоте, а эллинским мудростям не учен, ораторских астрономов не читывал, да и с мудрыми философами к беседе не бывал: учусь лишь книгам благодатного Закона, и если бы можно было грешную мою душу очистить от грехов, о том молю милостивого Бога, Господа нашего Иисуса Христа, и Пречистую Богоматерь, и всех святых, угодивших Богу, чтобы избавил меня от вечных мук. А то, что писал ты о годовых числах [285] , что в бытийных книгах, Моисеем написанных, о «Шестодневе» [286] , о сотворении мира, о хронографе, исключая пять первых дней, — то начались с первого человека Адама и доныне; католики же, пропуская все эти прошлые годы, счет годам начинают с Рождества Христова; но между счетом тем или этим нет никакого различия. Ибо говорит апостол: «Был первый человек из земли тленен, второй человек — Господь небесный». И дальше сказал: «Был первый человек Адам с душою живою, второй же — Адам животворящего духа».

282

Печатается по изданию:

Памятники литературы Древней Руси: Конец XV — первая половина XVI века. М., 1984.

«Послание» Филофея интересно как наиболее авторитетное изложение знаменитой концепции «Москва — Третий Рим».

Филофей (вторая половина XV — первая половина XVI в.) был иноком псковского Елеазарова Трехсвятительского монастыря и его игуменом. Он обладал высоким духовным авторитетом, отличался строгим образом жизни, был готов «печаловаться» за псковичей перед властями. В историю отечественной словесности Филофей вошел как автор посланий (к великому князю, боярину-интеллектуалу Федору Карпову, а также дьяку-книжнику М. Г. Мунехину), где, в частности, и сформулировал идею «Третьего Рима».

Опровергая мнение астрологов, псковский старец противопоставил ему религиозное понимание истории, согласно которому катастрофы происходят не под влиянием звезд, а по воле Божией, как ответ на людские проступки, Божественное послание, предостережение. Филофей утверждает, что по причине греховности Рима и Константинополя (Второго Рима) вся истинная святость мира переместилась в Москву (Третий Рим), и это ее последнее пристанище, «четвертому не бывать». По его мнению, теперь именно Русь воплощает в себе вселенское христианство, что и накладывает на ее народ великую ответственность. Спасение человечества зависит исключительно от его нравственности и религиозности: «Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, и это — российское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать <…> видишь, избранник Божий, как все христианские царства затоплены неверными, и только одного государя нашего царство одно благодатью Христовой стоит. Следует царствующему сохранять это с великою осторожностью и с обращением к Богу, не надеяться на золото и на преходящее богатство, но уповать на все дающего Бога. А звезды, как я и прежде сказал, не помогут ни в чем, не прибавят и не убавят».

Перевод на современный русский язык послания Филофея сделан по рукописи первой половины XVI в.

283

С. 478. …господину Михаилу Григорьевичу.. — Филофей отвечает на послание дьяка М. Г. Мунехина, в 1510–1528 гг. представлявшего во Пскове администрацию великою князя Василия III.

284

Прислал… свою грамоту… — Мунехин, обращаясь с посланием к Филофею, хотел узнать, как авторитетное духовное лицо оценивает астрологию. Любопытство дьяка объяснялось деятельностью врача великого князя — «немчина» Николая Булева (ум. 1548), который пропагандировал среди русских книжников прогнозы «Нового алманаха» Я. Штефлера и Я. Пфлаума (дважды издавался на латыни в Венеции, 1513,1518 гг.). Звезды же предвещали в 1524 г. мировой потоп и вообще «всей вселенной странам и царствам, и областям, и обычаям, и градам, и достоинствам, и скотам, и белугам морским и всем земнородным несомненное изменение».

285

…о годовых числах… — Мунехин в числе прочего спрашивал мнение Филофея о разных системах летоисчисления: от сотворения мира и от Рождества Христова.

286

«Шестоднев» — богословское толкование шести дней, в течение которых Бог сотворил мир.