Древний Восток и Азия

Миронов Владимир Борисович

Св. Августин из Гиппона

Не менее яркой личностью был и св. Августин (354–430 гг. н. э.). Родился он в римской провинции Нумидия (Северная Африка). Обучался риторике в Карфагене. Там же вступил в любовную связь с женщиной, которая и родила ему сына. Вначале он всерьез увлекался манихейством и скепсисом «академиков». В итоге постижения наук к 30 годам он занял место профессора судебной риторики в Медиолане (императорской резиденции). Как-то однажды, наугад открыв апостольские Послания, он прочел: «Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пиршествам и пьянству, ни сладо-страстию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа (нашего) Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти». Легенда гласит, что к прочтению Библии его подвигли слова ребенка в саду – «Возьми и читай!» Взволнованный Августин воспринял их как призыв Бога. В истории цивилизации он стал первым мыслителем, оценившим в полной мере значение и роль философских и психологических знаний о человеке и человеческой личности.

Путь его эволюции – путь талантливого ученого, любителя античной поэзии и философии (Вергилия

и Цицерона) – лежал через манихейство, критически воспринимавшего иные из положений Ветхого, а отчасти Нового Завета. Дальнейший переход на позиции христианства оказался для него довольно трудным и мучительным. Еще в юности его сердце, по его словам, «горело насытиться адом». В своем «дневнике» Августин, окидывая мысленным взором прожитые годы, писал: «Я припоминал, как много времени прошло с моих девятнадцати лет, когда я впервые загорелся любовью к мудрости и предполагал, найдя ее, оставить все пустые желания, тщетные надежды и лживые увлечения. И вот, мне уже шел тридцатый год, а я оставался увязшим в той же грязи, жадно стремясь наслаждаться настоящим, которое ускользало и рассеивало меня». Скептицизм сомнения, лежавший в основе учений философов (скептиков-манихеев), мучили его столь сильно, что он пожелал обрести веру и спокойствие. И так или иначе он вновь решился взять в руки Священное Писание: «И вот уже то, что казалось нелепым в церковных книгах, вовсе не нелепо!» Что произошло? Верующий безоглядно человек, пожалуй, менее других подвержен искусу всякого рода сомнений, как и страху, порождающему в нем неуверенность и колебания. Его обращение в христианство состоялось во многом благодаря неусыпным бдениям и заботам его матери, Моники, и влиянию епископа Амвросия Медиоланского, чьи проповеди убедили в величии и красоте Священного Писания. Амвросий был мужественный человек. В борьбе против арианской ереси он не боялся вызвать гнев влиятельной матери императора, язычницы Юстины, когда та потребовала отдать под арианскую юрисдикцию церковь Святого Лаврентия. В конце концов Августин уступил настойчивым требованиям матери. Та хотела видеть его христианином, ибо это, по ее мнению, тогда обещало сыну удачную женитьбу и быструю карьеру при дворе императора. Впрочем, он оставил государственную школу в Медиолане (Милане), вернулся в Африку, туда, где ранее «продавал победоносную болтливость», уча риторике. Там Августин роздал все имущество бедным, сам вместе с группой христиан стал вести жизнь аскета и в 395 г. н. э. был избран епископом города Иппона Регия (Гиппона).

В. Карпаччо. Августин в своей рабочей комнате

Он оставил после себя огромное духовное наследство, заложил, опираясь на античные традиции, фундамент новой философии, как скажут впоследствии, собственно, создал «христианскую философию в ее предельном латинском варианте». Им было написано 93 трактата общим объемом в 232 книги, огромное число писем и проповедей (до наших дней дошло более 500). Исидор Сивильский даже готов был назвать лжецом любого, кто скажет, что прочитал все его работы. После смерти Валерия он в 396 г. занял епископскую кафедру в Гиппоне, а с 413 по 426 г. н. э. работал над главным произведением «О Граде Божьем», где соединил и развил культуру и идеологию античности. В этом труде он обосновал необходимость христианства как логичного выхода из противоречий окружающего его мира. Но сомнения преследовали его: две воли, по выражению самого Августина, разрывали его душу – плотская (старая) и духовная (новая), и главное – будущность Церкви, религии и общества представлялась ему неясной и довольно-таки тревожной. Его называли молотом еретиков. Однако ему пришлось наблюдать, как великий Рим содрогался под ударами совсем другого молота – молота варваров… Во-первых, «варвары» Радагазия и Алариха стали наносить Риму все более ощутимые удары. Африку они пока не трогали, но ведь судьба христианства, его будущее зависели от того, в чьих руках окажется Рим. Во-вторых, злоба между христианами и язычниками порой переходила все границы. Как известно, в 391 г. н. э., по приказу императора, разрушению подверглись многие святилища и храмы. Так о каком же свободном восприятии истины по убеждению могла тогда идти речь?

Б. Гоццоли. Августин обучает риторике в Риме

Августин был философски прекрасно образованным человеком. Порой в его трудах явственно слышатся отзвуки мыслей Платона и Плотина. Ведь и сам Августин был уверен, что учитель мудрости Плотин – это нечто вроде воскресшего Платона. Он вступал в споры с академиками. Речь в данном случае идет о его самой ранней работе «Против академиков», навеянной трудом Цицерона «Учение академиков». Августин в ней высказывает ряд мыслей, полемизируя с деятелями Новой Академии, с Карнеадом (214–129 гг. до н. э.), а также со скептиком Аркесилаем (315–240 гг. до н. э.), создателем Средней Академии. В ней Августин не столько опровергает скептиков, сколько, как нам кажется, защищает их, хотя и критикует академический скептицизм. Вдаваться в существо отвлеченного академического спора в данном случае не имеет смысла. Тем более что спор идет примерно в тех же формах, что частенько бытуют и среди нас, грешных. Августин подает беседу двух молодых людей, Тригеция и Лиценция. В их спор вставляют слова и сам автор, Августин, с Алипием (они выступают как бы судьями в споре двух сторон). В качестве же преамбулы Августин пытается выяснить у молодого человека, считает ли он, что академики правы или же они неправы?

Тот мнется, вначале хочет ответить утвердительно, но, заметив усмешку судей, начинает колебаться, а потом честно признается: «Да разве я читал академиков, – ответил Лиценций, – или настолько знаком с науками, вооружившись которыми ты выступаешь против меня?» На это Августин тут же указывает ему в назидательном тоне: «Академиков… не читали и те, кто защищал это мнение вначале. А если тебе недостает учености и запаса знаний, то все же ум твой должен быть не настолько бессилен, чтобы ты уступал нескольким моим словам и вопросам, ничего не предприняв». Таким образом, желая того или нет, но он поощряет молодежь к легковесному спору, к тому, что человеку, «уже ставшему мудрым, не нужно ничего». Чтобы стать таковым, оказывается, «необходима фортуна». В этом случае ему осталось произнести заклинание – «Сезам, откройся», и дверь открылась бы.

Глядя на трансформацию его личности, можно видеть, как идет процесс ее становления под влиянием идей. Т. Эриксен в книге «Августин – беспокойное сердце» пишет: «Чтение работ платоников отвратило Августина от манихейства. А также повернуло его карьеру ритора от политики к философии. Теперь Августин понимал, что чести и славы, как смысла жизни, ему мало. Раньше он читал Цицерона и стал манихеем. Теперь он читал Плотина и стал христианином. Насколько непредсказуемым был культурный ландшафт поздней античности. С сентября 386-го по март 387 года Августин жил в Кассициаке недалеко от Милана и там в трактатах «Против академиков», «О блаженной жизни», «О порядке» и «Монологи» он отказался от скептицизма. Августин не стал прятаться за удобным скептицизмом, которым, безусловно, мог бы воспользоваться как спасательным кругом, если бы его стратегией было равнодушие». И в этом смысле образ Августина-христианина чрезвычайно нам близок. Эти первые ученые-христиане были искренними в самом высшем смысле слова (впрочем, как и свято уверовавшие в Христа простые мученики христианства). Видимо, у Платона он воспринял философию, ищущую Бога, то есть «высшее благо» (summum bonum). Согласно его позиции зло необходимо как средство развития и оттенения добра. Зло есть недостаток добра и в то же время предпосылка будущего великолепия и созидания мира. Зло нужно уметь преодолеть, даже если оно – власть. Мы в ответе за все происходящее.

Сан Паоло фуори ле мура. Самая большая базилика после храма Св. Петра

Представляет интерес и его представление об истории и о роли в ней личности. Смысл истории он видел в движении к максимально возможному нравственному совершенству, ко времени, когда победит благодать, а люди обретут состояние «невозможности грешить». Знания, объемлющие все таинства, меняются со временем, как отражение луны. Они «отличаются от яркого сияния мудрости, как ликующий рассвет от сумерек». Они необходимы для общения с людьми не духовными, а плотскими. Мудрость нужна для общения с совершенным людом, писал Августин в своей автобиографии – «Исповеди». Иначе говоря, история должна иметь целью некий нравственный прогресс, а не только прогресс науки, знаний, техники, образования (так мы считаем). Поэтому особое внимание он и уделял проблеме совести.

Г. Семирадский. Христос в доме Марфы и Марии

Важную роль в философии Августина и всей западной философии играет учение о «двух Градах». Один Град создан на земле и земным, в нем господствует «любовь к себе вплоть до пренебрежения Богом». Другой Град, Град Небесный, обитает на небе, он создан «любовью к Богу вплоть до забвения себя». Российский философ Л. П. Карсавин назвал святого Августина «наиболее характерным западным человеком» не случайно. Он – индивидуалист и коллективист, духовный и практичный, двойственный и цельный, верящий и сомневающийся, порочный и целомудренный. «Августин потому и гениален, что обусловливает и в отрицательном, и в положительном отношениях развернутость европейской мысли». В этом учении он словно приоткрывает спасительную лазейку для несовершенного мира знаний. Однако современникам Августин был не вполне понятен. Особенно когда он выдвинул идею различия «божественного государства» или «Града Божия» (Civitas Dei) и «мирского государства» (civitas terrena). Поэтому в Средние века его идеи подверглись упрощению. «Римские папы, желая властвовать над народом Христа, постоянно пытались осуществить свое желание, они ожесточенно боролись с императорами: так прояснялось мирское государство и, омрачаясь, воплощалось Божье». Жаль, что при этом он не заметил или не пожелал заметить, что в Божье царство легко проскользнет не только богач, грабящий всех и вся (какое уж там игольное ушко!), но и преступный император, папа, палач, предатель, вор, продажный писака, недобросовестный ученый и т. п. Так что царство Божие стало и в «доброе старое время», не говоря уже о современности, все более напоминать проходной двор.

К. Кривелли. Мария Магдалина. Ок. 1480 г.

Есть еще одна сторона его деятельности, которая может вызвать если не нарекание, то некое сожаление и недоумение. Прожив весьма сложную и богатую жизнь, позволяя себе в молодости все «радости плоти», он в зрелом возрасте стал искать корни добра и зла, что, конечно же, разумно и очень похвально. Однако выводы, к которым он пришел, довольно спорны. Августин счел, что все зло заключено в самом человеке. Бог в его понимании – существо совершенное: он чист и творит лишь благо. Виной всех бед на земле – сам человек и его развращенная душа и плоть. Но и в этом утверждении есть немалая доля истины. Во многом Августин прав, стремясь утвердить в человеке примат истины и души над плотью.

К. Коелло. Триумф св. Августина

Обращаясь к душе, он скажет: «Зачем, развращенная, следуешь ты за плотью своей? Пусть она, обращенная, следует за тобой». Если бы этим ограничился Августин, можно было бы согласиться. Однако он заявил, что тело человека – сосуд греха. Лучшее в человеке – голова и душа, худшее – остальное тело и крайняя плоть (душа не составляет всего человека, а лучшую часть человека, и тело не составляет всего человека, а низшую часть человека»). Он поставил «печать проклятья» на естественные, светлые желания или, как он изволил выразиться, на «дьявольское возбуждение членов». Пенис в его глазах сделался орудием дьявола. Он пишет: «До грехопадения мужчина делал со своим пенисом что хотел, теперь пенис делает с ним что хочет». Подобное восприятие любви (в том числе плотской) оттолкнуло от Церкви и христианства немало достойных людей. Оно стало своего рода ее «эдиповым комплексом». Ученые пишут: «Начиная с пятого века отрицательное отношение Августина к фаллосу, семени и человеческой натуре стало доминирующим в западном христианстве, как у католиков, так и у протестантов. Теория о первородном грехе и наказании Адама и всего человечества стала главной мыслью, которая воцарилась в культуре, искусстве и всей интеллектуальной жизни Средневековья». За это миру пришлось заплатить страшную цену. Убив и оскопив любовь, Церковь (католики и протестанты) стала на путь воспитания цивилизации в духе жестокости. Кстати, во многом под ее нажимом иные женщины-христианки встали на путь вечной девственности. В III в. внутри общин были особые группы девственниц, давших обет целомудрия.