Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика
Шрифт:
Само обиталище душ умерших представляло собой неглубокую нишу. Обрушившийся каменный блок некогда покрывавшего эту часть пещеры верхнего свода производил впечатление следов вселенской катастрофы или рухнувшей крыши некого гигантского сооружения, соизмеримого разве что с творениями богов. Здесь не было источника воды, но был «водяной глаз» – место, где вода просачивались сверху, сквозь толщу каменного свода. Рядом с ним был прорыт небольшой, в рост человека, тоннель примерно 10-метровой длины. Именно здесь находилось множество ритуальных пучков перьев, воткнутых в грунт, и следы возжиганий.
У самого входа в это таинственное место, прямо над глубоким ущельем, располагалась небольшая площадка с кострищем и семью маленькими домиками – храмами. Высота домика едва превышала человеческий рост, а площадь составляла не более квадратного метра. Число домиков – семь – также соответствовало общим представлениям мексиканских индейцев о «Семи Оставленных Домах», «Семи Ущельях» или «Семи Пещерах». Однако главным считался один из домиков, поставленный ближе всего к ритуальному костру. В домиках полагалось оставлять подношения богам. Они могли быть самыми простыми – от вышедших из употребления монет, пуговиц и перьев до сосудов и более дорогих подарков. Причем самые дешевые подарки просто клались на пол, ценные крепились к балкам домика, а самые священные укладывались в ямку посреди пола под камень. Оказалось, что у всех, кроме меня, были припасенные заранее подношения – а мне пришлось снять с себя часы и в качестве достаточно ценного подношения подвесить их на балку домика. Больше всего меня поразил обрыв ущелья – он, как хорошая городская свалка, весь был завален «старыми» подношениями, регулярно выбрасываемыми, чтобы освободить место для «новых».
На еще одной нависшей над ущельем площадочке, справа от кострища, были выложены отбеленные временем оленьи черепа и рога. Они принадлежали тем животным, что ежегодно приносились в жертву во время главного праздника. Казалось невозможным, что уичоли или их предшественники приходили сюда на протяжении не десятилетий, а многих и многих столетий, оставляя кости оленей, огромные завалы подношений и многометровый слой угля в кострище. Эти самые залежи угля и потрясли воображение инженера Фернандо, по совместительству «Отца реки оленей», решившего во что бы то ни стало определить год, когда костер был здесь зажжен впервые. Подготовился он к этому мероприятию весьма основательно. Во-первых, никому ничего не сказал заранее – чтобы не отговаривали. Во-вторых, притащил в рюкзаке здоровенный ручной бур. В-третьих, договорился с лабораторией в США о проведении анализа.
Когда дары были поднесены, а пещера тщательно обследована, Фернандо совершил, с точки зрения индейцев, невозможное – он достал бур и начал деловито ворошить кострище, пытаясь добраться как можно глубже. Попутно он, правда, пытался объяснить индейцам что-то про радиоуглеродный анализ и выяснение древности этого святилища. Однако на потрясенных Лино и Марселино больно было смотреть. Они наотрез отказались помогать ему, как, впрочем, и все остальные. Наконец кусочки угля были добыты и надежно упакованы. Мы возвращались обратно в осуждающем молчании индейцев. Инициационный выход через «материнское лоно» прошел благополучно, что несколько успокоило индейцев. Обратный путь удалось сократить – для этого следовало подняться по 10-метровой вертикальной скале, цепляясь руками и ставя носки ступней в небольшие выемки. Это оказалось не так уж сложно, а Лино поднял наверх даже свою собаку.
К вечеру, когда уже совсем стемнело, мы добрались до Санта-Катарины. Измученные, улеглись спать, чтобы на рассвете двинуться обратно. Однако утром оказалось, что Лино так пьян, что даже не может идти. Хитрый индеец улегся у крана с водой и демонстративно осушал бутылку за бутылкой, даже не оседлав мулов. Стало ясно, что с нами он не пойдет. Делал он это специально, хотя, с точки зрения законов общины, тем самым нарушал общественное поручение. Но оставаться с теми, кто кощунственно отнесся к племенной святыне, представлялось хранителю индейских традиций куда большим преступлением. Духи подобного не прощают. Марселино нас не бросил, но всю дорогу в разговорах со мной осуждал Фернандо, хотя тот клялся, что вернет уголь, как только получит результаты анализа. Тем временем мулы разбежались по горам, и нам пришлось долго их ловить. Где-то на полдороги мы встретили собаку Лино – это означало, что якобы пьяный индеец уже опередил нас, но встречаться с нами в его намерения не входило. На третий день удалось, наконец, добраться до взлетной полосы. Прилетевший вовремя самолетик показался инопланетным кораблем, и я даже не морщилась, когда он ухал в вихревые потоки над каньонами.
Благодаря чудесам цивилизации мы уже к вечеру оказались в Мехико, включая с умилением горячий душ и радуясь электричеству. Великолепное путешествие осталось позади. Все остались целы и невредимы – и лишь у «Отца реки оленей» с этого момента начались неприятности. При этом всем почему-то казалось очевидным, что они должны были прекратиться с возвращением угля в пещеру предков. Так оно, впрочем, и случилось четыре месяца спустя. Было ли это простое совпадение или самовнушение, но духи уичолей защищали племя как могли.
Я дерево из ветраи могу превратитьсяв мужчину и женщину.Когда я мужчина —увожу с собой женщин.Когда же я женщина —то заманиваю мужчин.Я – пьяница и сумасшедший,и нет в миребольшего безумца, чем я.И потому зовут меня Тауэкаме.Я многое могу,могу быть плохими могу быть хорошим.Различные цветыодеждой мне служат.Учу игре на скрипке,но меня должны терпеть,так как я пьян и безумен.Не надо обращатьвнимания на мой крики на то, что я говорю.Мне нравится бродить по скалами бегать в горах.Вы быстрее научитесьвашей игре на скрипке,не обращая на меня внимания.Нет, вы не свихнетесьвзглянув на меня,не бойтесь,я иду по Туки,Туки из радуги,из цветочных гирлянд,из пылающих горных серпантинов,покрытых желтой и блестящей пылью.Я учу игре на скрипке.Спустя пару месяцев из лаборатории радиоуглеродного анализа пришел ответ, заставивший Фернандо забыть о несчастиях: добытый им уголь датировался началом нашей эры. Но ведь образцы были взяты практически из верхних слоев кострища! Когда же огонь в пещере предков был зажжен впервые? И кем? Вместо ответа мы получили еще одну загадку.
Глава 14
СОБАКИ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, ИГРА В МЯЧ И ПРОЧИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ ДРЕВНИХ МЕКСИКАНЦЕВ
В этой главе мы коснемся нескольких сюжетов, которые на первый взгляд могут показаться совершенно различными и даже несопоставимыми. Это и роль собаки в жизни индейцев, и значение ритуальной игры в мяч, и так называемые человеческие жертвоприношения. Объединяет их то, что они являются общими практически для всех мезоамериканских культур, поскольку относятся к неким единым мировоззренческим, мифологическим или религиозным представлениям. Причем на уровне мифорелигиозного сознания древнего человека эти явления обладают глубокой внутренней связью, увидеть которую можно только после постижения глубинной сути, казалось бы, очевидных феноменов. Вместе с тем, данные сюжеты помогают составить наиболее полное представление о самобытных цивилизациях Нового Света.
Собака – друг человека на всю жизнь и даже после нее…
Тощая сука вцепилась мне в ногу, обреченно глядя на меня несчастными глазами, в которых выражалась вся мировая скорбь. Челюстей она не разжимала, а на морде было ясно написано: «Ну все, теперь уж точно убьют…» «Собака, ты что?» – спросила я, даже не пытаясь отбиться, и тут заметила, что за доской, отгораживающей угол лестничной площадки, копошится штук восемь слепых щенков. Собака, поняв, что продолжения скандала не будет, нехотя разжала пасть, молча перелезла к своему семейству, горестно поглядывая в сторону суетившихся вокруг меня людей. Не надо быть собачьим психоаналитиком, чтобы понять эту типичную для мексиканской собаки ситуацию. Дело в том, что в Мексике бытовое отношение к собакам поразительно плохое. Бедную, только что ощенившуюся собаку хозяин мастерской догадался поместить на узеньком лестничном переходе, где ее, как это здесь принято, пинали все, кто в этой мастерской работал. Кто из трусости, а кто – чтобы ощутить собственное превосходство хотя бы над несчастной тварью. Я была первым существом, которое не стало бить эту очумевшую от постоянной тревоги мамашу, и потому она удивленно дала мне пройти мимо нее, а потом с облегчением тяпнула за ногу, отомстив всем за все. Достаточно поездив по самым разным местам, я давно поняла, что доброе отношение к животным – это результат или отсутствия голода, или специального воспитания. Так называемые «традиционные общества» относятся к животным исключительно утилитарно – приблизительно так, как это делается в российской деревне или на подмосковной даче: кота кормить не надо – пусть ловит мышей. А если кот мышей не ловит или (например, в городской квартире) их нет, то его можно с чистой совестью «отвезти в лес», выгнать, бросить зимой на даче. Если породистая сука перестала рожать щенков или получать медали, то ее спокойно можно усыпить или «отдать». О подобном отношении к нашим ближайшим соседям даже был сделан замечательный мультипликационный фильм «Жил-был пес». Как бы то ни было, «традиционное» утилитарно-жестокое отношение к животным мне долго казалось противоречащим представлениям о «гармонии сельской жизни на природе», о которой так любят вздыхать экологисты. Порой складывается впечатление, что кот и собака были специально созданы для того, чтобы заставить человека задуматься о чем-то, что выходит за убогие рамки его потребностей (как материальных, так и духовных). Чтобы показать, что существуют любовь и преданность не ради чего-то, пусть даже очень важного и хорошего, а «просто так», «ни за что».
Собака или, как говорил Святой Франциск, «сестра собака» – настоящий друг человека. Нет необходимости убеждать кого-либо в справедливости этого утверждения. В условиях городской цивилизации собака, как, впрочем, и кот, продолжает оставаться единственным животным, которого человек может встретить на улице и которое, больше того, так или иначе вторгается в его жизненное пространство. Сразу оговорюсь, что в древней Америке котов не было – они появились только вместе с испанцами и сразу же заняли подобающее им место. Причем первые коты-мигранты стоили огромных денег. Собаки на Американском континенте жили всегда. Биография индейской собаки красочно изложена в книге мексиканского зоолога Рауля Валадеса Асуа «Мексиканская собака».