Древняя история смерти
Шрифт:
Однажды То-Корвуву обнаружил в материнской хижине молодую девушку. Та принялась уверять его, что она и есть самая настоящая мать, но только сбросившая старую кожу. То-Корвуву, однако, потребовал доказательств и, когда мать обмолвилась, что выбросила кожу в море, поспешил на берег и отыскал прежнюю мамашину оболочку на коралловом рифе. То-Корвуву подобрал ее, прибежал домой и — р-раз! — одним махом напялил на ошалевшую девушку-мать. Пошутил, вероятно…
Последствия шутки оказались ужасны. Прежняя кожа приросла к матери, она вмиг состарилась и умерла.
Но
По закону прецедента, вслед за матерью в положенный срок умерли и оба брата, не только глупый То-Корвуву, но и умница То-Камбинана, — как ни лезли они вон из кожи, чтобы обновить ее, ничего у них не получилось.
Ничего не получается в этом смысле и у их потомков, меланезийского племени толаи, хотя некоторые еще лелеют надежду на успех…
Меланезийское племя байнинг, тоже проживающее на Новой Британии, но только не на побережье, а в горной местности, лишилось удовольствия вечной жизни из-за плохого слуха. По этой же причине все пошло вкривь и вкось у южноамериканских индейцев шипая, санема и амауака и их североамериканских товарищей по несчастью индейцев чокто. Божество сообщило им, что настало время сбросить кожу, но они или не расслышали, или сделали вид, что не слышат, полагая, что есть дела поважнее и бессмертие от них никуда не денется, а в результате оказались у разбитого корыта. Мало того что момент был упущен, так еще и божество вышло из себя и наслало на них, чтобы впредь внимательнее относились к указаниям свыше, разнообразные кары.
В Западной Африке имело место уникальное мирное сосуществование бессмертных людей народа дан и Смерти — так звали одного антропоморфного персонажа, живущего в буше. Смерть кочевал по обширным пространствам, поросшим невысокими деревьями и кустарником, охотился, людей не трогал и, в общем, вел себя тихо, хотя наружность имел устрашающую. Люди также вели себя благоразумно и старались лишний раз не попадаться Смерти на глаза, чтобы не пробудить инстинкт, заложенный в нем природой. Места в буше хватало всем.
Поэтому совершенно непонятно, какого рожна один человек, увидев издали костер, на котором Смерть после успешной охоты готовил мясо, полез к нему со знакомством. Более того, при расставании он попросил у Смерти филейную часть антилопы— разумеется, в долг, который, как известно, красен платежом.
Прошло какое-то время, и Смерти изменила удача на охоте. Голодный, он лежал под кустом, в животе урчало, и тут Смерть вспомнил о должнике. Он отправился в селение дан, нашел хижину своего знакомца и постучал в дверь. Тот впустил Смерть внутрь и развел руками: нет, мол, у меня не то что мяса, а вообще никакой еды, зато есть семеро по лавкам…
Гость схватил спящего мальчишку и исчез, прежде чем хозяин хижины успел хоть что-то сообразить. Ведь Смерть был — еще раз напомним — не человек, а антропоморфный персонаж и вполне мог жест, направленный в сторону детей, воспринять как предложение выбрать кого-нибудь на ужин.
Человечинка пришлась ему по вкусу. Вслед за бедным мальчиком он съел девушку, которую одна неумная женщина пыталась выдать за него замуж, а там уж пошло-поехало. Поневоле пожалеешь, что глупость не подпадает ни под одну статью уголовного кодекса. Хотя, может быть, у народа дан и подпадает…
Зскимосы потеряли бессмертие в поисках еды. Как-то эскимос по имени Оё проголодался и отправился в тундру в соображении чего-нибудь съесть. Он долго бродил, но, кроме ягеля, ничего ему не попадалось. Оё совсем загрустил, но тут прямо под ногами увидел дыру в земле, заглянул туда и понял, что это ход в преисподнюю. В дыре царила абсолютная тьма, и разглядеть ничего было нельзя, но он почему-то решил, что съестного там навалом, — видимо, от голода начались галлюцинации.
Не теряя времени, Оё полез вниз, попал в тоннель и долго брел во мраке наугад. Привычка существования в условиях бесконечной полярной ночи, надо полагать, несколько облегчила это подземное путешествие. Упорство Оё было вознаграждено: впереди забрезжил свет, а затем возникла яранга и за ней открытое пространство.
На пороге яранги его встретила дряхлая старуха, и Оё попросил у нее еды. Однако когда он увидел, что старуха варит в котле собственное, срезанное с бока мясо, приправленное соплями, то предпочел сбежать от такой кулинарии подальше и поголодать еще немного. Тем более что старуха дала ему совет, где перехватить еды, и он воспринял этот совет на ура.
Перехватывать еду предстояло в прямом смысле, поскольку Оё должен был подстеречь плывущую по реке горбушу и отрезать у нее часть горба прямо на ходу. И план этот почти удался — жаль только, эскимос малость промахнулся и воткнул нож глубже, чем следовало. Это вызвало ответные действия горбуши, которая так вмазала Оё хвостом, что он отлетел в сторону, примерз ко льду и в этом положении умер. Оледеневший, он остался стоять навсегда, словно памятник самому себе, — хоть на конкурс ледяных скульптур посылай! А нечего было лезть в преисподнюю…
Этот эпизод мог бы остаться всего лишь заключительным штрихом личной биографии Оё, но так вышло — не иначе, вмешалось руководство эскимосского загробного мира, — что его смерть стала примером, которому против своей воли теперь вынуждены следовать все прежде бессмертные эскимосы.
Индейцы айорео, чья родина ныне разделена между Парагваем и Боливией, были поставлены перед выбором: наесться до отвала и стать толстыми, как тапиры, или питаться всю жизнь впроголодь, как деревья, но менять кожу и жить при этом вечно. Подумавши, айорео выбрали еду.