Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека
Шрифт:
В современном литературном языке это слово из трех названных выше – самое абстрактное по выражаемому понятию, оно содержит множество значений, связанных с разными сторонами жизненного процесса. Но в Древней Руси этого еще не было, слово появилось, а понятие жизни как способа существования белковых тел еще, разумеется, не было известно.
Слово жизнь восточные славяне в середине XI в. заимствовали у болгар, оно пришло на Русь в переводных текстах, главным образом духовного содержания, и с самого начала было книжным – высоким и торжественным. Сочетания его с другими словами в предложении показывают, что жизнь всегда соотносится с понятием вечной, божественной, духовной жизни. Слово было новым, и, видимо, поэтому нам не известно его употребление в Новгороде, как и в русских говорах вплоть до XVIII в., когда оно широко вошло в разговорную речь (ср. народное произношение жисть или жизень). В XII же веке только некоторые русские авторы пользовались новым тогда словом, еще неопределенным по смыслу: вечная жизнь – по смыслу что-то связанное со значением слова животъ, а вот сочетание жизнь и жито как будто похоже на житье,
Раньше всего распространяется пришедшее из книг устойчивое сочетание вечная жизнь, выражающее характер жизни, вечной и бессмертной (на небесах), что, по разумению древнерусского книжника, действительно перекрывает все прочие значения слова. Книжник и ввел в русскую литературу эту устойчивую формулу (штамп, как сказали бы мы теперь). Формула закрепилась, потому что в христианском обиходе уже существовал введенный Кириллом и Мефодием оборот вечный животъ в том же самом значении ‘бессмертная жизнь’. Теперь, с появлением нового слова, высокого, заимствованного, оказалось возможным разграничить словесно и разные понятия: жизнь духа (дух живет вечно и не имеет временных границ, следовательно, его нельзя обозначить словом животъ) и жизнь бренного тела, субстрата физического существования (которое имеет временные пределы развития), разграничить – т. е. представить отдельно существующими. Этот этап «анализа», неизбежный в развитии церковной символики, важен и как определенный этап в процессе познания, установления извечного дуализма души и тела.
Сочетание вечная жизнь имеет одно ограничение, обусловленное смыслом определения: жизнь, хоть и негативно, понимается все-таки во временном, а не в пространственном значении, поэтому оно ближе по значению к слову животъ, чем к слову житье. Но как выражение жизни духа, не физической жизни тела, слово жизнь все-таки ближе к слову житье, обозначавшему и известную форму духовной жизни – жизнь социальную. Пока что в литературе ХІ–ХІІІ вв. слово жизнь употребляется по отношению к тому, кто существует вне конкретного пространства, беспределен в пространстве, не веществен и есть по сути своей дух, – т. е. по отношению к Богу-Творцу.
Для обозначения же земного существования, противоположного вечной жизни, по-прежнему устойчиво употреблялось слово животъ – основная характеристика органической жизни, животворящей ее основы, связанной и с человеком, и с Богом. Это типично русское слово, наиболее характерное для древнерусского языка. Оно отражает и впечатления язычника о жизни: живое (животъ) не вкладывается извне, со стороны, творцом; наоборот, живое единит человека и божество – представление, не приемлемое для христианства. Выражая самое общее понятие из всего ряда слов, обозначавших процесс жизни, оно породило во множестве устойчивые сочетания, дошедшие и до нас (не пощадим живота своего, положить живот за правое дело, лишить живота и др.). Само же слово со временем исчезло оттого, что рассыпало семантическую свою цельность в бесчисленных идиомах, но, возможно, и из-за своей многозначности, нежелательной при общении.
Между тем точно разграничить значения слова животъ очень важно, например, для понимания грамот-завещаний. Вот отрывки из двух Псковских грамот XV в.: «Сим я, раба божия Ульяна, ходя при своем животу (1), учинила перепись животу (2) своему да и селу своему... деверю своему Ивану до егоживота (3) кормити ему»; «А село свое... даю жене своей Федосьи до живота (3) и до замужества. А если жена моя вторично выйдет замуж или умрет, то брату... а если и брат умрет, то мосле его живота (1)... приказываю присматривати живота своего (2) жене своей» (Колесов, 1982 а, с. 23). В одном и том же тексте, по традиции очень кратком, мы встречаем три (или даже четыре) значения одного слова. В употреблениях с пометкой (1) вместо слова животъ можно поставить равнозначное ему слово жизнь, в употреблениях (2) – слово имущество (причем в некоторых случаях оно обозначает только скотину, в других – все движимое и недвижимое имущество, кроме пашни, земли, т. е. села), в употреблениях (3) – слово смерть. В современной передаче текст будет таким: «при своей жизни я переписала все свое имущество и пашни и даю их на кормление деверю моему до его смерти». Одно и то же слово обозначает и ‘жизнь’, и ‘смерть’. Иногда же трудно определить значение слова, вот как здесь: «а после его живота отдать село [такому-то]» (после жизни? после смерти?). Особенно после XVI в. слово животъ широко отмечается в значении ‘домашнее животное’. К этому значению восходит и современное живот ‘желудок’ – крайняя точка в развитии значений этого старого слова: ‘существование’ – ‘имущество’ – ‘скот’ – ‘жизнь’ – ‘смерть’ – ‘желудок’. Обилие конкретных значений этого слова объясняется тем, что по происхождению оно – прилагательное и как таковое сочетается с самыми разными словами, определяя важный признак выражаемого этими словами понятия. В этом и заключалось определенное противоречие в семантике слова животъ: значение корня жи- самое широкое, а значение осложненной основы жи-в-от-ъ, напротив, необычайно конкретное, что и предопределило гибкость в выражении смысла в каждом новом употреблении.
Однако новые условия социальной жизни и развитие мышления требовали сохранить осознанное в Древней Руси противопоставление двух форм жизни: жизнь тела и жизнь духа, а вместе с тем и сосредоточить в каком-то одном слове общее понятие о жизни как бытии. Возможно, со словосложением житьё-бытьё связан по происхождению и термин бытие (обозначение того самого бытия, которое определяет сознание), хотя он возник довольно поздно, известен в книжной форме (бытие, а не бытьё) и является, по-видимому, калькой соответствующего немецкого термина.
Сходным образом изменилось и слово жизнь, также пришедшее из книжного языка. Поскольку оно обозначало жизнь духовную, небесную, все значения, связанные с жизнью физической, земной, по принципу отталкивания постепенно сосредоточились вокруг слова животъ. Многозначность последнего всегда требовала уточнений в контексте, что в конце концов привело к сужению семантики самого этого слова. Последовательно сужаясь, значение дошло наконец до обозначения органа, который, по общему мнению, больше других определяет физическое существование живого существа; славяне словом живот называют различные реалии: русские – желудок, кашубы – женскую утробу (дающую жизнь) и т. д. Заменив нераздельность смысла в слове животъ дробностью отдельных понятий, представленных в ряде слов (жизнь – житие – животъ), христианские книжники добились своего: стилистический ранг исконных слов под давлением новых обозначений последовательно понижался, и в конце концов противопоставленными высшей жизни как проявлению духа оказались лишенный духовности скот (животъ – животина), а то и вовсе брюхо (животъ).
Как бы то ни было, но постепенное сужение семантики слова живот (от значения ‘жизнь вообще’ к значению ‘срок земной жизни’, а отсюда через обозначение «границ земной жизни» человека к его «рабочему механизму» – желудку) приводило к тому, что прочие значения этого важного слова переходили к слову жизнь. Последнее стало общим обозначением жизни благодаря не только своей инородности по отношению к русскому языку (в нужный момент это способствовало тому, что оно стало выступать в качестве общего слова), но и своей универсальности. Такую роль слово жизнь сыграло только в русском литературном языке; в польском или чешском, даже в близких к русскому украинском и белорусском литературных языках вместо него главным словом ряда стало слово житье, а у южных славян – живот: совершенно разное представление о сущности жизни как бы отпечаталось в ключевом слове, и теперь незаметно воздействует на сознание каждого народа.
Южные славяне особо выделяют представление о субъекте жизни, западные более ценят социальный ее ранг, тогда как для русских, и только для них, высшая, духовная сущность «жизни» остается все-таки самой важной из всех жизненных ценностей.
С точки зрения современного мышления, внутренняя противоречивость древних обозначений заключалась в том, что они всегда конкретны и вместе с тем синкретичны по существу. Они включают в себя сразу как бы несколько значений, которые с высоты сегодняшних знаний мы легко расчленяем, но которые в далекие времена были представлены в слове комплексно, нерасчлененно. Все дело в том, как понимать слово, что видеть за ним. Это же зависит не от самого слова, а от уровня мышления, в конечном счете – от уровня развития цивилизации. Совсем не обязательно считать, что сегодня мы богаче и умнее наших предков потому только, что в слове жизнь они видели всего лишь одно значение, а мы различаем по крайней мере десяток. Саму жизнь в духе своего времени они понимали иначе, чем мы, опорные точки членения окружающего их мира были иными, чем у нас. Даже привнесенное церковью раздвоение понятия «жизнь» на духовную и физическую формы закрепилось лишь потому, что соответствовало рождавшимся представлениям самих восточных славян; внешние по отношению к выражению народного духа сочетания и значения слов оказались случайными и ушли – на время или навсегда. На протяжении всего древнерусского периода основным для его представлений был субъект жизни, живое существо – то, что обозначалось словом животъ. Торжество «жизни» над «животом» обнаруживается в XVI в., оно определялось философскими и нравственными поисками книжников того времени. В данном случае слово появилось раньше обобщающего понятия, однако само понятие образовалось у восточных славян, оно не заимствовано. Такова обычная логика развития и старых слов, и новых понятий. Сначала множество частных обозначений (жила, жица и др.) сменилось противопоставлением отвлеченных понятий, выраженных словами животъ – жить(е), а затем и эта противоположность была снята философски абстрактным словом жизнь. Неслучайной оказалась и последовательная смена слов, рожденных от одного глагольного корня. В их семантике отразилась реальная последовательность в восприятии «жизни»: только физической – животъ, по преимуществу нравственной и духовной – жизнь, и, наконец, социально значимой – житие.
Впервые в законченном виде такое распределение жизненных энергий представлено в «Домострое» середины XVI века (Колесов, 1994).
Но что важнее всего и что становится объектом пристального внимания современного ученого – это постоянное кружение мысли вокруг одного и того же глагольного корня. В неустанном движении, в действии дробится на частности коренной его смысл, но мало-помалу потребность в цельном абстрактном понятии вновь возвращает к необходимости создать самое общее слово, и слово это – жизнь. Каждый раз, постоянно обогащаясь конкретным содержанием, все новые степени отвлеченности возносят мысль до новых высот сознания. Живя, человек постигает смысл жизни.