Древоходец. Книга вторая. Вместе с дублем
Шрифт:
Тюрук ударом руки легко снёс этого храбреца, а затем пробил ногой в голову сначала пытавшемуся подняться бойцу, а затем добавил и лежачему.
Пока добивал этих, третий всё же успел встать, но в этот раз, верно оценил диспозицию, принял мудрое решение сбежать и бросился в сторону прохода. Тюрук одним прыжком догнал, пнув ногой в спину. От пинка траектория движения у бежавшего изменилась, и вместо прохода, он врезался в решётку забора.
Неспешно подойдя к привалившимися к решётке, стонущему противнику, Тюрук сразу бить не стал, а с какой-то дикой ухмылкой
– Ты, щенок?! – рявкнул он, и с разворота запустил, толстую как бревно руку, будто стараясь не ударить, а просто смахнуть голову Костуша с шеи.
Тот еле успел пригнуться, – покатилась сбитая шляпа, а вслед, не разгибаясь, будто стараясь её поймать, в проход за шляпой бросился удирать Костуш.
Тюрук попытался сделать подсечку и задел ногу Костуша, – того немного развернуло, но всё же устоять удалось, только дальше он побежал уже чуть прихрамывая.
Возможно, Тюрук не стал бы преследовать – ему надо было ещё закончить дела здесь, но вид хромающей жертвы распалил. Он сделал несколько огромных прыжков, в попытке догнать, и, неожиданно, словно запутавшись в собственных ногах, упал врезавшись плечом в землю, после чего его тело по инерции ещё несколько раз перевернулось.
Костуш, услышав звук падения и крики боли, остановился, неспеша, по большому радиусу, обошёл сидящего на земле, воющего Тюрука, и подобрал свою шляпу.
К этому времени поднялся прикорнувший у забора противник Тюрука.
Смахнув с лица кровь, он с интересом оглядел корчившегося от боли гиганта, но даже видя его в таком плачевном состоянии, всё же один подходить к нему не рискнул. Помог подняться товарищу и вдвоём, не торопясь, с оглядкой отправились добивать.
Некоторое время Костуш понаблюдал за концовкой.
Один зашёл спереди, второй сзади. Тюрук, яростно воя, крутился то в одну, то в другую сторону. Первый удар ногой по затылку он выдержал, но после следующего, опять же по голове, прозвучавшего как-то очень звонко, Тюрук замолчал и завалился на спину. Тут уже, один из добивавших, с хеканьем прыгнул ему на грудь. Дальше они стали обрабатывать ногами уже бесчувственное тело.
Когда подошедшие зрители начали останавливать разохотившихся бойцов, Костуш развернулся и отправился было искать извозчика довести до школы, и только затем вспомнил: он же сегодня ночует дома. У себя дома! А до дома идти-то всего ничего.
Первая ночь на новом месте прошла неспокойно.
Поначалу не мог заснуть – всё вспоминал схватку Тюрука, затем стал замерзать. Пришлось вставать, растапливать печку, благо дрова на кухне были: день назад протапливал печь, вот и остались.
Наконец согревшись, заснул, но достаточно скоро его разбудили странные звуки, источник которых находился явно где-то рядом за окном.
Накинув плащ, вышел на крыльцо и прислушался: появилась твёрдая уверенность что за домом кто-то ходит, причём, судя по громкости дыхания, это «кто-то» достаточно большое.
Костуш спустился с крыльца, заглянул за угол и при свети луны заметил силуэт крупного животного, типа собаки, которое, на своих четырёх лапах, медленно двигалось вдоль стены дома, иногда задевая туловищем плети винограда.
Дальше животное упёрлось в боковину террасы на половине Волита и начало медленно разворачиваться.
– Может какая-то больная собака? – подумал Костуш. – Может бешенная?
Всё же сразу лупить силой в больную собаку не стал, – зашёл в дом и вернулся уже с масляным фонарём. К этому времени непонятное животное завершило свой очередной цикл перемещений: упёрлось в стенку террасы уже Костуша, развернулось и направилось обратно.
Тогда-то Костуш и заметил, что на странном животном штаны, а подняв фонарь выше, рассмотрел кудрявую голову с блестящей в свете фонаря небольшой очень знакомой лысиной, лысиной своего соседа – писателя Волита.
– Да уж и надрался соседушка! А я Шекспира хотел из него делать! – с раздражением подумал Костуш.
– Шекспир, Шекспир! Ко мне! – скомандовал он Волиту.
Тот послушно повернулся и радостно, правда, по-прежнему на четырёх конечностях, побежал на свет.
Подойдя вплотную, задрал голову и начал что-то очень быстро, напористо и совершенно бессвязно говорить.
Костуш поначалу пытался вслушаться, но потом плюнул и за шиворот поволок Волита к его входу.
Они уже почти дошли, вдруг неожиданно писатель вырвался и бросился обратно.
– Стоять! Стоять! Плохая, плохая собачка! – прокричал ему вслед Костуш.
Волит действительно остановился и начал шарить руками по земле.
Оказывается, когда Костуш тащил его за шиворот, с Волита слетел ботинок, Удивительным образом это событие пробилось через пьяную хмарь, и Волит вернулся за ботинком, и мало того, быстро его нашёл.
Волит взял ботинок в руку и попытался подняться – ничего не получилось. Тогда просунул внутрь кисть и таким образом: с одним ботинком на руке, с другим на ноге, придерживаемый Костушем за шиворот проследовал до крыльца.
Отыскав у него в кармане ключ, Костуш открыл дверь в половину дома Волита, помог своему временно четвероногому другу преодолеть ступеньки и добраться до кушетки. Верхнюю часть туловища писателя, Костушу пристроил на кушетке, а нижнюю, даже не стал и пытаться.
Покидая «обитель поэта», Костуш оглянулся: Волит уже спал, стоя коленями на полу, грудь покоилась на кушетке, а под щёку он пристроил руку, обутую в ботинок.
– Нет, не быть тебе Дюма! И Шекспиром тоже: не быть, не быть! – вынес приговор Костуш. – Разве что сделаю папой Буратино. У него, правда, уже есть один – папа Карло, теперь появится ещё и местный папа – Волит.
Как позже выяснилось, мастер Ярич, своей новоявленной «пациентке» – мадам Лорет, предложил поехать к нему домой, дабы более полно изучить анамнез болезни.
Проходя вместе с «пациенткой» через зал к выходу, наткнулся на Волита.
Оценив «пограничное» состояние писателя, захватил с собой, пока тот ещё мог самостоятельно передвигаться и осмысленно говорить.