Другая дверь
Шрифт:
Наверное, правильно, стратегически выстроить так: сходить один раз, понять, куда и в когда попадаешь, понять, хоть приблизительно, что нужно ещё, кроме того набора, который принёс нашему герою московский опыт, вернуться обратно.
А уж потом исчезать навсегда…
Никто в нашем времени, как понимал Прохоров, его искать не будет, разве что Упырь, обнаружив отсутствие кредитора, начнёт носиться по знакомым, ища, кому бы отдать деньги, но, узнав, что Слава уехал к родным в Америку и не возвращался, успокоится. И начнёт складывать долговые деньги отдельной стопочкой, даже в самый тяжёлый момент
И всё…
Кому он ещё нужен там, в Москве начала двадцать первого века?
А уж тем более в Бостоне или здесь, в Берлине…
Пока непонятно было – ставить ли праправнука в курс, когда Прохоров двинется в прошлое насовсем. Но решение этого вопроса наш герой откладывал на потом, решив сообразоваться с тем, что получится и как завяжется. Пока отношения с Федерико строились неплохо, однако были в его характере черты, которые даже малость пугали нашего героя.
В общем – как получится…
Честнее, конечно, предупредить, но вдруг Горностаефф тоже собирается туда? Он ведь частично маори, язык их, похоже, знает, ему там, в Новой Зеландии, не может не нравиться и всё должно быть сподручно и удобно. Правда, возникает проблема с петлей времени, но это праправнук может и должен решать сам…
А вот лучше в начале своего пребывания в прошлом им быть вдвоём или Славе остаться одному, это уже его, Прохорова проблема, которую, правда, решать пока рановато…
Тем более, что совсем не факт, что он вот так прямо и рванёт в этот самый Крайстчерч. У него в голове роились и другие планы. Он пока даже приблизительно не представлял, где искать Надежду, но точно знал, что этим займётся. Проще всего было просто сгонять в Москву, постучаться в знакомую дверь, но попасть из огня да в полымя, из родной тоски современного мира в чужую каторжную? «Поведут с верёвкою на шее полюбить тоску…»
Нет, к этому Прохоров был не готов.
Тогда может договориться с праправнуком, чтобы он съездил? Написать Наде письмо с доказательствами того, что оно его, Прохорова, поскольку почерка она не знает?
Но ему-то, Федерико, это зачем нужно?
Да и вообще – для чего он эту машину строил?
Чтобы доказать себе, что может? Глупо, а на глупца он не похож…
Чтобы представить всему учёному миру и получить Нобелевскую?
Да тоже какая-то версия хилая – честолюбием от праправнука не пахло…
Смотаться назад, чтобы подружиться с Эйнштейном и подсказать ему его теорию относительности?
Или чтобы переспать с какой-нибудь Айседорой Дункан?
Ну, кто ж его знает…
Понять пока трудно, даже невозможно, но время покажет, если сам реципиент (не факт, что термин уместен, но почему-то выскочил из памяти) не расколется…
В общем – в долгий ящик…
А возвращаясь к тому, как двигалась подготовка, к тому, что касается остального – одежды и документов, нужно сказать, что тут нашему герою просто не повезло.
Документ он хотел приобрести не немецкий (довольно трудно себе представить интеллигентного немца, который не говорит и не читает-пишет на своем родном языке), а русский или английский.
А попадалась всё время одна немчура…
Был в одном магазине предложен и русский паспорт, но на имя какой-то Евграфовой Олимпиады Станиславовны, судя по сочетанию имени, фамилии и отчества – солидной, в теле купчихи, а выдавать себя за даму, тем более такую солидную, совсем не хотелось.
В остальном на вопрос «русские документы» выкладывались какие-то счета, бухгалтерские книги и списки личного состава воинских частей, стоявших тут при совке и сгинувших, не забрав с собой даже архивов. Наверное, если бы Прохоров был не антиквар, а архивист, или два в одном, следовало собрать всё это. Потому что – ценнейший исторический материал, кучу диссертаций можно защитить на таких подборках…
Но…
Но Слава никак не мог приучить себя к тому, что современность – это просто ещё не дозревшее прошлое и что и сегодня можно что-то считать антиквариатом в смысле редкости, важности и неизученности…
Поэтому он каждый раз с благодарной улыбкой, но отрицательно качал головой и шёл в следующий магазин.
Лелея надежду на завтрашний блошиный рынок…
С одеждой тоже всё не задалось: в каком-то смысле тришкин кафтан. Модель подходит, размер не тот. Размер тот – только судя по лейблу, годы тридцатые. Время годится и размер тоже – не село, Прохоров в костюме и штанах выглядит огородным пугалом.
И так до бесконечности…
А ещё ведь все время приходится объяснять недоумевающим продавцам, зачем солидному русскому старинная одежда нужного размера. В изначальную версию для кино, несмотря на тросточку в руках, почему-то никто не верил, поэтому пришлось использовать слово, которое подсказал русский таксист, глядя на мучения своего пассажира. «Wettespiel» – победно говорил теперь Прохоров в ответ на недоуменный взгляд продавца…
Но, наверное, таксист не был большим специалистом в немецком. Потому что в ответ брови продавцов взлетали ещё выше, однако по некотором размышлении своих хозяев опускались обратно, а затем всё лицо расплывалось в улыбке. Слово составленное, как пояснил всё тот же таксист из двух немецких «спор» и «игра», для них было явно новым, но они его понимали, и начинали искать и помогать…
Однако и дружелюбие немцев никак не спасало, если нет нужного товара, как ни старайся, всё равно его не продашь…
Прохоров без сил (настолько, что даже пытаться читать не стал) вернулся в гостиницу и снопом повалился на постель, всю надежду свою вложив в завтрашний поход на Тиргартен.
А там как раз и поджидала его катастрофа…
17
Это утро было в точности похоже на предыдущее, только с другим знаком. Спал Прохоров, как убитый, выспался отлично, головной боли не было, а настроение зато – отвратительное.
И причин для этого было.
Во-первых, болело все тело. Вчерашние упражнения – согнуться, разогнуться, влезть в машину, вылезти из машины, согнуться, разогнуться, влезть в машину, вылезти из машины, плюс примерно пять километров пешком – вполне хватило, чтобы непривычные уже к таким напряжениям ноги, руки, а также остальные мышцы дружно взвыли и отказались слушаться…
Когда-то давно такой пробег для Славы был почти ежедневной нормой, так, чуть голени и бедра постанывают к вечеру. Однако семь часов здорового сна снимали ту усталость разом.