Другая река
Шрифт:
А Маххс давно не получал такого заказа от чистокровного орка. Не было у орков во все времена страшнее врага, чем эльфийский принц. И спустя тысячу лет матери-орки пугали детишек его именем. У Сийгина было забавное чувство юмора. Бард вопросительно взглянул на заказчика, но тот лишь криво ухмыльнулся в ответ:
– Друг у меня был, приятель. Самый что ни на есть эльфийский эльф. Унанки кликали. Может, слыхал? Нет. Ну да ладно. Брат-лангер… Н-да. Так вот, любил он к той песенке новые слова подбирать. Нравилась она ему… Ты спой, помяни его светлую душу в его эльфийских небесах. Споешь?
– Отчего ж не спеть, – согласился Маххс. – Песня-то красивая.
– То-то и оно.
Он был эльфийским княземВ«Н-да, – подумал Сийгин, – и не было у нас худшего врага… и у эльфов тоже».
А менестрель, перебирая в задумчивости струны, думал совсем об ином: «Вот этот полусотник… Без кастовой татуировки он отверженный, эш, родной брат ему воды не подаст, сородичи смотрят мимо. Он для своих хуже прокаженного, его нет и не было никогда. А ведь сам выбрал такую судьбу, никто не насиловал. Не захотел стать кэву, не пожелал принять знак своей касты. И думаете, господа, он сожалеет? Да ни капельки, никогда. Потому что орк. Спросите любого из этого кошачьеглазого племени, жалеют ли они о чем-нибудь в своей жизни, о том, что от рождения до смерти привязаны каждый к своей касте, не вправе изменить предопределенному пути ни на йоту. Услышите то же самое, что услышу я, коль вздумаете спросить о том, вернее, осмелитесь, – твердое и неизменное «нет». Вот бы и нам, людям, так же выбрать свой путь и идти по нему до самого распоследнего конца».
Тэссарским домом своим Сийгин по праву гордился. И не переставал любоваться. Крыша – черепичная, окна – из настоящего стекла, заборчик – зеленый свежепокрашенный, дорожка к порогу камнем выложена. А цветы в пузатых горшках, а кусты розовые – редкого сорта, а грядки ровненькие… Э-э-э-э! Кто оценит такую красоту по достоинству? Да только тот, кто почти всю жизнь не имел собственного угла.
В окне уютно горел свет. Морри, как водится, не спала, ожидая мужа и коротая время за шитьем. Чутким, на четверть орочьим, ухом услыхала, как хлопнула калитка, и выскочила на порожек. Навстречу. Сийгин задохнулся. Красивая-а-а-а-а! Совсем не похожа на орку, разве только крутые локоны узнаваемо черные в синеву, да глаза зеленущие, как у кошки.
– Где ты шлялся? – фыркнула женщина и, мгновенно сменив гнев на милость, повисла у мужа на шее, ластясь тоже как кошка.
– Пива попил. Праздник сегодня.
– И то дело. У Мано?
– А где ж еще?
Они, не разнимая объятий, вошли в дом. Маленькая девчушка, чуть больше годика, с задумчивым видом грызшая сухарик на коврике возле очага, увидав отца, неловко раскачиваясь на ножках, бросилась к нему, лопоча что-то радостное и непонятное. И лететь бы ей носом, если бы Сийгин не успел подхватить свое сокровище прямо на лету.
– А ты почему еще не спишь? – проворковал он, чувствуя, как крепкие пальчики впиваются в его волосы. – Ну ничего, папа положит непослушную девчонку спать быстро-быстро.
То была истинная правда. Едва Сийгин клал ребенка в колыбельку, та сжимала в маленьком кулачке его палец и мгновенно засыпала. А он еще некоторое время любовался своей дочкой. «Расти, кэро, и у тебя будет все, – говорил он. – И наряды, и куклы, и книжки, и учителя, и то золото, что лежит в надежном тангарском банке в Ритагоне, оно тоже будет твоим. И замуж ты выйдешь лишь по любви, и за того выйдешь, кого полюбишь. И пусть он только пальцем тебя тронет».
Девчушка засмеялась, старательно пытаясь откусить отцовский нос, потом отклонилась и внимательно, очень как-то серьезно посмотрела на него. Нефритовыми глазами Гаэссир. И ресницы у малышки были такой длины, что по праву могли сравниться лишь с вечностью в объятиях любимой.
– Я люблю тебя, Гаэссир, деточка.
– Ма-а-ам… – отчетливо пропела девочка.
– Смотри, она первое слово сказала! – воскликнула радостно Морри. – Она сказала «мама». А ты говорил, что первым она скажет «папа».
Но Сийгин не расстроился. «Мама» – это
Глава 2
ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО
Многие знания – многие печали.
Вж-ж-жик… Если бы Грин взял прицел чуть левее, то кое-кто непременно остался бы без уха. Но Светлые боги миловали, и стрела из доброго длинного лука достигла заранее намеченной цели, а именно тощего горла разбойника, где благополучно и застряла. Альс тем не менее бросил через плечо не слишком дружелюбный взгляд на напарника, не суливший тому ровным счетом ничего хорошего. Вряд ли злопамятный эльф позабудет Гринову оплошность, и неудачный выстрел еще долго будет темой для язвительных упреков в косорукости и ущербности, свойственных всему человеческому роду в целом и ему, Грину Снегирю, как типичному представителю своей расы, отмеренных Творцом не скупясь. С досады Грин едва не порвал тетиву, отчего стрела ушла куда-то в небеса. Т-треньк.
– Кармар!
Это старший из братьев Шшан завалил наконец бородатого здоровилу, с которым они рубились примерно на равных, и решил проверить, как дела у младшенького. Тому не до отзыва, Кармар отбивается сразу от трех головорезов. Нет, уже от двух. Крайний валится на землю с распоротым брюхом. А не зевай! Эльфийские клинки ой как остры. Резкий выпад, молниеносный взмах и мощный удар. Ну за эльфа-то волноваться особенно не требовалось, а вот парень из Трибара явно сдавал позиции. Кровь из продырявленной дротиком ноги так и хлестала. Грин со спокойной совестью пристрелил коротышку, приготовившегося уж было пырнуть трибарца, как бишь его там, ножом, затем еще одного мародера, и тут оказалось, что бой закончился. Альс и старший Шшан быстро добили раненых. О пощаде, кроме совсем молоденького паренька, никто не просил, но и его мольбам наемники внимать не стали. Согласно королевскому указу, дезертиров и мародеров надлежало уничтожать на месте разбоя. И те, кто устроил засаду на пути обоза купца Лотара, знали, что их ждет в случае неудачи. Эльф и могучий игергардец, от щедрости душевной, даровали им легкую и быструю смерть.
Мародеров, как водится, обобрали до нитки, полностью возместив их нехитрым добром моральный ущерб от нападения, а тела свалили кучей прямо возле дороги. Для устрашения и в назидание прочему сброду, промышляющему злодействами и грабежом на тракте. Прошлогодняя победоносная кампания с Оньгъеном обернулась для Игергарда напастью, способной свести на нет все плоды долгожданной победы над извечным врагом и коварным соседом. Банды мародеров зверствовали на окраинах королевства всю послевоенную зиму, наводя ужас на хутора и небольшие села, умерщвляя все живое и разоряя хозяйства. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что основная масса кровопийц состояла из вчерашних крестьян и ремесленников, вкусивших, внезапно став солдатами, радостей безнаказанности и вседозволенности. Меч да добрый арбалет, как оказалось, могли прокормить не хуже самого жирного поля, а ратное ремесло ценилось не меньше, а порой и дороже иного другого. А уж что касается баб, то, право слово, разве устоит хоть одна против крепкого мужика с мечом, особенно если лезвие покрепче прижать к ее горлу?
Взять хоть бы того же Грина. Кем был он до войны? Подмастерьем у вечно пьяного сельского плотника. Место, прямо скажем, не слишком веселое, да порой и недостаточно сытное. А в армии Грина ценили и уважали, он выучился стрелять из самострела и лука, и глаз у парня оказался не глаз, а алмаз. Оркам чистокровным фору давал, и немалую. И платили в армии, не чета хозяину, полновесным серебром. Вот и не вернулся Грин по прозвищу Снегирь в родную деревню. Грабить на большой дороге ему тоже не улыбалось, а потому направил он свои стопы к наемникам, что подряжались к купцам в сопровождение торговых караванов. Братья Шшан и эльф Альс знались еще по Вольной армии, сражались на Яттском поле, после к ним прибились арбалетчик Малун и трибарец, а в Квилге к компании присоединился сам Грин. А вот повезло ли Грину, это был тот вопрос, на который у бывшего подмастерья ответа не было.