Другая улица
Шрифт:
Почему не доложили, мать вашу?
Мялись-мялись, потом Бараш за двоих ответил честно: боялись, что я им не поверю и стану думать черт-те что. Не рассчитывали они, видите ли, что кто-то вообще в подвал сунется – взять оттуда абсолютно нечего, а склад там устраивать никто и не стал бы, какой, к лешему, склад в подвале дома, где расквартировался комполка?
Смотрю я на них и думаю: а действительно, поверил бы я им, как полковник поверил Лешке? И ответа не нахожу…
Ладно. Подпустил я им еще пару туманных намеков и угроз, велел молчать, как рыбкам в воде. Приказал лейтенанту разбудить шестерых бойцов, взять инструмент (я
Приехали. Полковник с майором за это время весь пол вокруг себя окурками усыпали (и судя по некоторым признакам, комполка за это время гонял кого-то за коньяком наверх).
Поставил я задачу. Приказал, как еще в машине по пути сюда подумал, вывернуть не одну, а две плиты – ту самую и соседнюю, что ближе к двери. Для пущей конспирации, что ли…
Орлы мои ничуть не удивились ни такой задаче, ни тому, что она выполняется посреди ночи: поставив себя на их место, не усмотришь в таком поручении ничего необычного. Мало ли что на войне поручают…
С первой, обычной, справились они быстро: я не зря велел, кроме простых ломов, прихватить еще парочку с расплющенными концами. Плиты были не такие уж и неподъемные: примерно восемьдесят сантиметров на восемьдесят, да и толщиной, как оказалось, не более сантиметра – эти старинные немцы не крепость строили, а всего-навсего пол в подвале мостили…
Короче, подцепили они ее, понатужились, вывернули, поставили вертикально, свалили в проход. Грохоту было… Раскололась на несколько кусков – не гранит, конечно, что-то помягче – ну да что нам с того…
К той подступиться теперь было еще проще. Когда мои ребята ее приподняли, у меня все внутри так и захолодело от любопытства: заговорит или нет?
Не заговорила. Грохнулась и эта плита, тоже в куски. Отослал я их наружу ожидать дальнейших распоряжений, и, едва за ними хлопнула тяжелая дверь, мы все трое кинулись туда.
Взял я лом, поковырялся. Слежавшийся слой щебенки толщиной этак в пол-ладони, под ним – земля. Отложил я лом, пожал плечами: мол, сами видите, товарищ полковник…
И спрашиваю, нарочито бесстрастно:
– Прикажете копать?
Посмотрел он на меня уже без прежнего упрямства – и шагнул на то место.
И снова у нас над головой:
– Антелло калеми орто…
Бутейко говорит эдак в пространство, вроде бы ни к кому персонально не обращаясь:
– Сложилось у меня впечатление, что оно не с плитой связано, а с каким-то конкретным местом.
– Умник, – огрызнулся полковник. – И так ясно…
И стоит в задумчивости. Начинаю прикидывать: «А что бы я думал на его месте?» А примерно вот что: «Если приказать, саперы, конечно, выкопают хоть колодец, но где гарантии, что от этого будет какой-то толк? А потом пойдут разговоры, что комполка ни с того ни с сего велел ночью у себя в подвале колодец копать. И руку можно дать на отсечение, что всякое вышестоящее начальство, до которого это известие дойдет, рассудит однозначно: то ли допился наш бравый комполка до слоников и чертиков, то ли малость повредился умом». Серьезных неприятностей, конечно, не будет, но молва пойдет – а это иногда хуже любых неприятностей. Я бы на его месте именно так и рассуждал. Да и вы, вероятно, тоже.
А хлопот у нас у всех еще выше головы, со дня на день выступать на смену передовым частям, и не все приготовления закончены…
Понурился
– Капитан, прикажи своим сейчас, чтобы дверь заколотили наглухо… Пошли.
Я надеялся, что уж теперь-то он меня отпустит. Фигушки. Поднялись мы к нему, снова он распечатал коньяк, а когда выпили, спрашивает – уже без прежнего напора, вяло:
– Капитан, у вас что, вообще нет никаких инженерных соображений?
– Никаких, товарищ полковник, – сказал я наичистейшую правду. – Звукозаписывающая и звуковоспроизводящая аппаратура, конечно, существует, но я не представляю, каким образом она могла бы быть там установлена. Негде ее там спрятать, не иголка…
Бутейко сказал негромко, задумчиво:
– Одного я не пойму… Четыреста лет назад они все были суеверные поголовно. Инквизиция и всякое такое… Если бы во время стройки этакое обнаружилось – я так полагаю, никто бы строительство продолжать не стал. Для них это была бы чертовщина чистейшей воды. Конечно, тут есть масса предположений и версий…
– Будешь над ними голову ломать? – фыркнул полковник.
– И не подумаю, – серьезно ответил Бутейко. – Время самое неподходящее. К тому же никаких фактов, кроме… голоса, а его к делу не подошьешь. А без фактов версии не строят… Вы, кстати, обратили внимание, что язык определенно не немецкий?
Обратили, конечно. С немецким успели свыкнуться, а здесь слова другие какие-то, иначе построены. И толку-то от такого факта?
Полковник вздохнул и сказал:
– Все свободны, товарищи офицеры…
Мы и пошли. На лестнице мне Бутейко сказал:
– Ты не болтай…
– И в мыслях нет, товарищ майор, – усмехнулся я.
Тем дело и кончилось. Через три дня полк снялся к передовой, и тут уж начались дела, при которых из головы все постороннее выскакивает напрочь…
Никаких отдаленных попыток объяснения у меня нет до сих пор. Бутейко тогда правильно сказал: без фактов версии не строят. Одно могу сказать точно: ни в одном европейском языке таких слов нет. Никаких систематических исследований я, понятно, не проводил – с чего бы время убивать? Просто иногда вспоминалась вся эта история – и выбирал время, заходил в библиотеку, пролистывал пару-тройку иностранно-русских словарей… «Орто», правда, я нашел. Из латинского. Прекрасно запомнил формулировочку: «в сложных словах: орто означает прямой, «выпрямленный». А вот «антелло» и «калеми» мне не попадались больше нигде, а ведь я за сорок почти лет просмотрел словари всех европейских языков – на прочие уж как-то не стал замахиваться, чтобы не затянуло и не стало бзиком…
Правда, ниоткуда не следует, что это «орто», которое она произносила, именно латинское «орто». И еще одно соображение мне подсказали лет пятнадцать назад. Я ведь смотрел современные словари. А язык меняется со временем любой. Так что вполне может оказаться: это все же какой-то европейский язык, но не нынешний, а тот, на котором говорили четыреста с лишком лет назад И опять-таки – что толку? Предположим, удалось бы совершенно точно установить, что это, скажем, неаполитанский диалект середины шестнадцатого века. И что? Ни на шаг это нас не продвинет. Потому что не поможет ничуточки ответить на главный вопрос: как и почему оно все именно так и происходило?