Другая Вера
Шрифт:
Постепенно все успокоилось, вошло в свои берега. Вадик поступил – а кто бы сомневался – в МГУ на биофак.
Исподтишка разглядывая своего пасынка, Стрельцов ловил себя на мысли, что Вадик типичный «ботаник» – худой, длинный и немного неуклюжий очкарик вполне подходил под придуманный образ наивного, одержимого учебой недотепы.
Но внешний облик, как известно, обманчив – их сын не был ни наивным, ни слабохарактерным, и уж точно его нельзя было назвать недотепой. Вадик был собран, прагматичен и точно знал, как идти к своей цели.
Веруша успокоилась, понемногу
Российская наука прочно стояла на месте и практически не финансировалась. Вадим занимался довольно узкой областью биологии, и к пятому курсу было очевидно, что на родине, увы, ему делать нечего – придется уехать.
Диплом сын защитил, как и ожидали, с блеском. Он переписывался с тремя серьезнейшими колледжами в Америке и в Японии, Вера Андреевна уже почти смирилась с мыслью, что Вадим уедет, но в этот ответственный и крайне важный момент ее мальчик, спокойный и, как казалось, рациональный и даже немного холодноватый, безумно влюбился. Даже так – Вадик пропал. И в это же самое время – вот оно, совпадение – была куплена и даже отремонтирована квартира в Огайо, в пятнадцати минутах спокойным шагом до университетской лаборатории.
В том, что Вадима неожиданно настигло такое сокрушительное чувство, ничего удивительного, а уж тем более странного не было – его сверстники уже давно пережили и первую, и даже вторую любови. Некоторые успели жениться и развестись, а кто-то уже стал отцом. Вера Андреевна и Геннадий Павлович прекрасно все понимали. И, что самое главное, избранницей сына были довольны. Просто в связи с внезапно возникшей – аварийной, как говорила Вера Андреевна, – ситуацией рушились тщательно выстроенные, выношенные планы семьи. Внезапная и вполне ожидаемая страсть накрыла их бедного сына за восемь месяцев до подтвержденного отъезда.
Всегда собранный, Вадик растерянно хлопал глазами, беспомощно протирал в сотый раз очки и разводил руками:
– Мама, я правда не знаю, что делать! Ну ты хоть не мучай меня и пойми!
Понимать Вера Андреевна категорически отказывалась – все уже почти срослось – был выбран университет, куплена и отремонтирована квартира, впереди маячили и прекрасная карьера, и успех, и приличные деньги. Но главное не это – главное то, что их сын занимался бы любимым делом! Позади было три года сложнейшей переписки и налаживания контактов, три года нервов, трудов и бессонных ночей. Куча собеседований и бесконечных тестов. И вот на выходе, когда все, казалось бы, срослось и решилось, произошли перемены. Да что там перемены – рушилась жизнь.
Да, девочка, страстная любовь их сына, была замечательной, из приличной, интеллигентной семьи врачей, с прекрасным воспитанием и образованием. Да и сама Марина, Маришка, как называли ее все, была чудесной: и умница, и красавица, и будущий врач. Геннадий Павлович неловко шутил:
– Не получился эскулап из сына, получи докторицу-дочку.
Все так, да. Все так. Но дело было вот в чем – Марина училась только на третьем курсе. А это означало,
Бросать на третьем курсе медицинский было бы совсем нелепо, это все понимали. И по всему выходило, что Вадик должен оставаться в Москве. Естественно, его самостоятельный отъезд не обсуждался. Точнее, попытки обсудить его были, но тут Вера Андреевна потерпела полнейший крах:
– Я без Маришки? Без жены? Мама, какие перспективы и договоренности? Ты о чем? Что мне важнее Маришки? Карьера?
На осторожный Верин кивок Вадик истерично расхохотался.
Геннадий Павлович смотрел на Веру и делал «страшные глаза». Она плакала.
Вадик громко хлопнул дверью и ушел.
– Куда он? – повторяла рыдающая мать. – Гена! Куда он? Он к нам не вернется?
– Господи, Веруша! Ну конечно же, к Марине, куда же еще? Ничего, успокоится, придет в себя. Меня беспокоишь ты, у тебя слабое сердце и нервы! Успокойся, родная! Все наладится, все устаканится. Для меня главное твое здоровье! А все остальное, если честно, меня вообще не трогает.
Вера Андреевна зарыдала еще пуще:
– Все остальное? Это ты называешь «остальное»?
Через десять минут они, как обычно, помирились. Геннадий Павлович обнял жену, и, чуть покачиваясь, просидели они в этой неудобной позе довольно долго.
Да, безусловно, было безумно обидно. Обидно, жалко, почти катастрофа. И все непонятно – впереди несколько лет Марининой учебы, насмарку все усилия. Что будет потом? Возьмут ли его? Не забудут ли о нем? Да и чем ему заниматься здесь, пока Марина учится? Наука развалена, денег не платят. Хотя разве дело в деньгах? Слава богу, родители прокормили бы молодую семью, речь не о том. Речь о потере драгоценнейшего времени. Да и политическая обстановка оставляла желать лучшего, отношения между странами стремительно портились.
Но делать было нечего. В конце концов, повлиять на это Стрельцовы не могли. Попытаться уговорить Марину? Убедить ее, что ей ради карьеры мужа надо оставить учебу? Нет, это было бы крайне непорядочно – предлагать молодой, умной женщине пожертвовать собственной карьерой ради их сына. Да и сын им никогда бы этого не простил.
По всему выходило, что надо просто смириться. Просто сказать себе: «Не получилось». Жизнь сама внесла свои коррективы, так часто бывает.
И еще надо надеяться на хорошее. К этому призывал расстроенную и всхлипывающую жену мудрый Геннадий Павлович: все, что ни делается, как известно, делается к лучшему.
В общем, смирились и стали готовиться к свадьбе.
Но тут произошло непредвиденное. Спустя несколько месяцев, аккурат перед свадьбой, когда был, наконец, выбран ресторан и даже заказаны кольца, молодые расстались. Как, почему – этого никто не знал и не понимал. Такая любовь, такие страсти – и на тебе!
Вера Андреевна испытывала странные чувства. С одной стороны, если честно, она была рада. Оперативно узнала, что еще есть возможность уехать, успеть к началу учебного года. Времени совсем мало, но шанс есть. Если, конечно, на место Вадика не нашлось претендента.