Другие и леший
Шрифт:
— Магнитобуль! Доставай! Живее! — страшным шепотом заорал Петька.
— И фотоаппарат, — Маринка исчезла за креслами. Вслед за этим раздалось шуршание пакетов и стук пивных банок.
Все единороги вдруг разом подняли головы и навострили уши, смотря в нашу сторону. Я даже смог разглядеть, что тот конец рога, который выпирал изо лбов животных, порос белым пушком.
— Вот, — Маринка выпрямилась, подавая Кате упакованный «Кодак», а мне сумку с магнитобулем.
И в этот миг единороги сорвались с места и стремительно умчались
Как ни торопилась Катя, они лишь запуталась в упаковке фотоаппарата, а единорогов к тому времени и след простыл. Я же распаковал магнитобуль, положил его себе на колени и включил.
Экран засветился, и Петька за моим плечом вновь ошарашено присвистнул; вся дорога, лес и деревня, схема которой передавалась по спутнику, были покрыты зеленой густой сеткой, в некоторых местах попросту сливаясь в мутно-зеленые пятна. Я почувствовал, что резко вспотел. Ведь зеленый цвет и обозначал ин-энергию…
В полном молчании миновав небольшой лес, в котором скрылись единороги, мы, как и обещал Петька, въехали в Калкино.
Магнитобуль стоял на бардачке, включенный, и показывал, что мы въезжаем в сплошную зеленую кляксу ин-энергии. Откуда ее здесь столько взялось, было не понятно и от этого немного страшновато. Наверное, по той же причине и молчали.
Когда появились первые заборы и выглядывающие из-за них саманные домики, Петька стал указывать дорогу. Вернее будет сказать — путь, потому что о дорогах здесь, судя по всему, ничего не знали — один сплошной песок и мелкая галька. Асфальта и след простыл сразу за железной дорогой.
Домик, к которому мы подъехали, оказался выложенным из красного кирпича, ухоженным и с крепким деревянным забором. Внутри был двор и несколько пристроек, включающих в себя свинарник, сарай с осевшей крышей, летнюю кухню и своеобразную беседку, крышу которой заменял разросшийся виноград.
Бабушка Петьки и вправду была похожа на Фаину Раневскую. Выскочила она, когда мы уже въезжали во двор, а Петька закрывал за нами ворота.
— Приехали, наконец, дорогие мои, — всплеснула она руками, и на нас повеяло запахом свежего хлеба и борща. Не знаю, как у остальных, но у меня тот час началось обильное слюноотделение. Да и девушки, похоже, перестали бледнеть и несколько оживились после нашей встречи с единорогами.
— Привет, ба! — к крыльцу подбежал Петька и крепко обнял бабушку. Она оставила на его спине два мучных отпечатка своих ладоней.
— Ну, вы проходите, проходите в дом. Я, как знала, что вы с утра приедете! Пирожков напекла, борща вот…
— Сейчас, ба, выгрузим все.
— Да, чего выгружать-то? — удивилась бабушка, — чай, не украдет никто, не в городе! Оставьте все, как есть. Сначала завтрак — остальное потом! Делать нечего, мы зашли.
Домик изнутри выглядел таким же уютным, как и снаружи. Бабушка провела нас на кухню, где в углу трещала дровами и дымила
Вскоре пред нами появились тарелки с борщом, пиала салата, нарезанный толстыми ломтями хлеб, пирожки, еще сохранившие в себе жар печки. Поставив на стол кувшин со свежим молоком, бабушка присела тоже и не сводила с нас глаз, пока мы не опустошили свои тарелки. Потом вдруг спросила:
— Петь, ну, что, ты нас так и не познакомишь?
— Это Сан Саныч, — спохватился Петька и ткнул в меня пальцем, — он у нас в группе мозговой центр! Представляешь, пишет сочинения по литературе, не списывая с учебников!!
Судя по всему, бабушка не поняла тонкий студенческий юмор, но охотно улыбнулась в ответ.
— Это Марина. Я тебе о ней рассказывал.
— Когда уж поженитесь-то? — спросила бабушка, чем вогнала Маринку в краску.
— А это Катерина, жена Саныча!
Бабушка смерила нас с Катей оценивающим взглядом, словно размышляла, подходим ли мы друг другу или нет, а потом сказала:
— А меня можете звать бабой Лидой. Меня все так и зовут. Чай, с тридцатых годов, как отец мой здесь поселился, так и живу.
Я взял пирожок и стал его осторожно жевать. Пирожок был горячим и оказался с луком и яйцом. Баба Лида посмотрела куда-то за наши спины.
— А вы приборы взяли? — неожиданно спросила она.
— Какие приборы?
— Ну, чтоб нечисть всякую излавливать для своих изучений…
— Ба, я ж тебе говорил уже, что не нечисть это, — ответил Петька, — это…как бы тебе объяснить…это, в общем, поймать нельзя. Оно как картинки из воздуха. Галлюцинация.
— Галлюцинация?! А почему тогда соседа моего, вон, Николаича Трофимова, чуть единороги в лес не утащили?
Я сразу почувствовал, что вокруг все насторожились, а сам перестал жевать пирожок.
— Какие единороги? — почти шепотом поинтересовался Петька.
— Будто вы, дорогуши, не знаете! Чай, любой, кто сюда со стороны железной дороги заезжает их видит. Знай себе, пасутся, словно лошади обыкновенный, да только с рогом! Ну, так думали, они никого не трогают, а тут Трофимов в лес за грибами потопал, да и пропал! Дня три его искали, а он сам вышел. Растрепанный весь, без корзины, босой, да борода наполовину вырвана! А глаза б вы его видели…
— Что глаза?! — непроизвольно вырвалось у меня.
— Выпучены, словно запор у него, вот что. Ну, рассказал потом, что не успел он в лес углубиться, как единороги эти со всех сторон повыскакивали, окружили и прохода никакого не дают — бодаются! Хотел он их корзиной припугнуть, так они корзину копытами выбили, его самого наземь повалили, да потащили куда-то. Бедный, даже не помнит, как ему вырваться-то удалось. Бродил потом по лесу, пока на знакомые тропинки не набрел. Вот. А вы говорите — картинки из воздуха! — баба Лида торжественно поднялась, собрала грязную посуду и вышла на улицу.