Другие правила
Шрифт:
Катерная, Шестая Бастионная, Якорный спуск, улица Камчатского люнета. Звучит ведь! А Графская пристань? Апполоновка? Корабельная сторона? Артиллерийская слободка? Чувствуете, как окутываются парусами линкоры и пароходофрегаты? Как грохочут бомбарды, как лупит картечь по оранжевой черепице, сшибая ветки с кипарисов? Как шумит море, перелопачивая гальку? Как шелестит отбегающая волна – Севастополь…
Капитан Жилин думал об этом, и ничто другое не занимало его мысли. Иногда, правда, память открывала видение… Африка… Зеленая трапеция Нгоронгоро… Огонь, боль, нескончаемые ночи в госпитале…
Жилин поморщился и мотнул головой, будто отгоняя тошное воспоминание. Не нужно было
Глеб поднимался по извилистым лестницам со стертыми ступенями из ракушечника – «трапам», как их называли севастопольцы, – вставал на парапет, шарил взглядом и обязательно находил синее море. Выбирался узкими проходами среди ракушечных стен на солнце – и встречал глазами морскую синеву. Море, корабли, Херсонес, поднимаемый из руин, бастионы… Хороший город.
Ну где еще такое можно увидеть? Оранжевая пластмассовая черепица и темная глянцевая зелень кипарисов… На фоне синего, как стратосфера, моря. Стены домишек из белого инкерманского камня сливаются с белеными каменными заборами, над которыми висят на жердях виноградные лозы. Калитки глубоко врезаны в каменистые изгороди, а рядом вмурованы черные ядра. Еще бы убрать голубые ящички пневмопочты у калиток и конусы энергоприемников на крышах, и можно представить, как тут было во времена «Очакова и покоренья Крыма».
Жилин шагал по плиточной мостовой, ведомый капризом: вот заросший дроком обрыв с лестницей-трапом. Спускаемся. А вот тут вековые каштаны бросают трепещущую тень. Постоим. Нагулявшись, он свернул направо, к лестнице Крепостного переулка. «Трап» уползал вверх вдоль желтой стены с бойницами – все, что осталось от Седьмого бастиона. На верхней площадке Жилин остановился. Отсюда хорошо был виден купол Владимирского собора, выглядывали стеклянные откосы небоскребов у Камышевой бухты, кружева стальных автострад и легкие, с виду даже хрупкие, горбчатые мосты, переброшенные с Южной стороны на Северную.
Жилин посмотрел на часы – третий час… Но полчаса еще можно побродить.
– Добрый день, Глеб, – послышался знакомый голос.
Жилин удивленно обернулся. На теплых камнях стоял его Сегундо.
– А ты-то здесь откуда?
– Начальник санатория для тяжелобольных, военврач 2-го ранга Копылов Владимир Кириллович, – монотонно заговорил кибер, – приказал найти вас и передать, что он до 15 часов 25 минут будет находиться в Константиновском форте.
– Понятненько… – Жилин глянул на часы. Ладно, за пять минут не надышишься. – Пошли тогда отсюда.
Поймав такси, капитан поиграл клавишами маршрутизатора и устроился поудобнее, вытянув ноги и положив руки на спинки сидений. Поехали… За прозрачным колпаком машины искажались, уплывали назад стеклянные, белые, разноцветные дома; затеняли яркий свет солнца курчавые парки и садики.
Извилистыми и запутанными улочками такси перевалило вершину холма и покатило мимо старых бастионов. Вросшие в землю лафеты. Зеленые брустверы. Пузатые бомбарды. Синее море в амбразурах.
Народу не сказать, что много, но все как сговорились – щеголяли в нарядах ярчайших и незамысловатых. Модно раздетые девушки прогуливались в золотых плащиках или в блестящих, как ртуть, накидках. Бесштанная команда загорелых мальчишек лазала по горячим карронадам, отполированным коленками и задницами. Попадались навстречу полуголые отроки в серебристых шортах и в сандалиях на босу ногу. Молодые дамы уж какой сезон подряд носили широкие, выше колен, юбки и что-то вроде тугих корсажей, поддерживающих низко открытую грудь. Хотя… Кто их знает, этих дам? Молодость – понятие растяжимое. Женщинам могло быть и тридцать, и семьдесят. Вон, у фонтана, гуляет мадам с ребенком (дитя – на руках у робота-няни). И кого же мадам тетешкает? Кому делает «козу»? Сыночку или правнучку? Поди сейчас разберись…
Мелькали кипенные галабийи, лиловые хламидки, мини и макси; качались синие чалмы, красные фески, белые панамы, соломенные брыли… Карнавал. А покинь прохладный салон – и тебя закружат вихорьки разноязыких лексем, заметет веселая болтовня, где пересыпаются, словно конфетти, «якши» и «о'кей», «са ва?» и «коннити ва», «шалом, Иван!» и «здоров, Наум!».
Такси вильнуло в сторону и притормозило, пропуская колонну людей, с головы до ног закутанных, замотанных, закукленных в белое и несвежее. Они несли хоругви и тщились придать сытеньким ликам вид кроткий и благостный. «Вроде ж взрослые люди, – поморщился Жилин, – а верят во всякую ерунду! Лишь бы не думать…»
– Каждый сходит с ума по-своему, – заметил он вслух.
– Не понял, – отреагировал Сегундо.
– Это я не тебе.
– Понял…
Машина тронулась и погнала дальше. Прокатилась по Большой Морской, мимо «дома с шариками» (по мягким изгибам стекол побежали узорчатые тени гигантских платанов и тополей), мимо Матросского клуба, имеющего сходство с центральным павильоном ВДНХ, вынеслась на Корабельную набережную (покидая бухту, клонил белоснежную громаду парусов четырехмачтовый барк «Замора», покачивали мачтами океанские яхты, рейсовая субмарина плугом взрезала воду). Рявкнув мотором, такси взлетело на стрельчатый мост. С него лучше стал виден Северный рейд, зажатый желтыми крутыми берегами. Сейчас в воде у причалов отражалось всего два остроносых корабля – ракетно-лазерные крейсера «Измаил» и «Кагул». Весь флот в разгоне. Авианосец «Генерал Алексеев» еще с вечера ушел на базу ЧФ в Алеппо, туда же вроде собирался катамаран «Генерал Корнилов». Крейсер «Аскольд» в Николаеве, чинится. А «Корфу» с «Цериго» вообще неизвестно, где сейчас… К «Измаилу», как малышня к воспитательнице, жались крепенькие белые катерки Береговой Охраны и патрульные яхточки спасателей. Хоть что-то… В Петропавловске и этого не увидишь – одни самоходные подводные баржи качаются у причальных стенок да один-два молочных танкера с китовых ферм.
Вход в Северную бухту стерегли два могучих форта – Константиновский и Александровский. Их мощные бастионы, сложенные из серо-желтого крепчайшего крымского известняка, прорезались двумя ярусами широких амбразур.
– Поезжай в Константиновский, – велел Жилин.
– Принято, – сказал автоводитель.
Раскрутившись на съезде, плавно развернувшему свои витки в улочку, стелящуюся вдоль выщербленных, песочного цвета стен равелина, атомокар покатил, огибая форт, и завернул в темный арочный проход с воротами из решетчатого чугуна. Ворота стояли, распахнутые настежь – был уже конец рабочего дня, офицеры и матросы переодевались в партикулярное и разъезжались по домам. Оставались дежурные и те, кто был одинок, а кого-то еще держала работа.
Посреди полукруглого двора, мощенного каменными плитами, со свечками пирамидальных тополей у входов в казематы, стоял тяжелый птерокар класса «Гриф», принадлежащий медслужбе корпуса. Под сложенным крылом сидел на корточках военврач Копылов, пухленький и румяненький, и с увлечением разглядывал листики подорожника, пустившего корешки между камней.
Жилин подошел к добрейшему Кириллычу – тот уже улыбался ему и ласково кивал – и отдал честь.
– Господин военврач 2-го ранга, по вашему приказанию прибыл.