Другие Семь дней
Шрифт:
– Итак, господин лейтенант, прошу еще раз повторить, почему вы начали драку с этими… – капитан, поморщившись, пропустил рвущееся слово, и внимательно посмотрел на Асагуро. Лейтенант сидел с видом человека, неожиданно обвиненного в неизвестном ему самому преступлении. Сидевший рядом с ним чиновник из канцелярии укоризненно закрыл глаза и покачал головой.
– Но сами посудите, господин капитан, – ответил, скосив глаза в сторону чиновника, с намеком, что присутствие штатского совершенно неуместно, лейтенант, – они не только смеялись над моей формой, но один из них еще и заявил, что американцы правильно нас оккупировали! Что нам надо было не воевать с ними, а сразу сдаваться,
– Это нисколько вас не оправдывает, – капитан произнес это таким тоном, что даже чиновник понял, как он повел бы себя на месте субалтерн-офицера. И это знание его отнюдь не обрадовало, судя по закаменевшему лицу. – Вы офицер императорской армии, вы должны были словами разъяснить этим… господам… всю глубину их заблуждений. А вы бросились в драку, словно кадет.
Капитан встал с кресла, жестом показав, что остальным вставать не надо и прошелся вдоль столика. Номер, меблированный в соответствии с гайдзинскими понятиями о комфорте, его явно раздражал. Наконец он встал прямо напротив сидящего и глядящего на него снизу вверх лейтенанта.
– Лейтенант Асагуро, – тот вскочил, чудом не сбив стоящий напротив диванчика столик, – вы повели себя недостойным офицера образом. Выражаю вам свое неудовольствие и объявляю три дня домашнего ареста.
Лейтенант, вытянувшись, отдал честь. Капитан ответил ему, после чего повернулся к неторопливо поднявшемуся из-за стола чиновнику.
– Прошу сообщить господину губернатору Карафуто о моем решении и наказании виновного, – безукоризненно вежливый тон и обращение капитана подтолкнули чиновника и, столь же вежливо ответив, он быстро распрощался с офицерами, оставив их наедине.
– Соображает, – иронически заметил капитан, подождав, пока дверь закроется и шаги удаляющегося клерка затихнут вдали. Повернувшись к лейтенанту, он неожиданно мягко продолжил. – А от вас я такого не ожидал. Не могли сдержаться?
– Поймите, господин капитан…
– Холод до сердца проник:
На гребень жены покойной
В спальне я наступил.
Вместо ответа процитировал капитан и, расстегивая верхнюю пуговицу мундира, добавил:
– Откройте бар. Там была бутылка хорошего французского коньяка…
Через полчаса оба сидели и разговаривали, словно забыв обо всем.
– Вы славный малый, Асагуро, но вам не хватает самурайской закалки духа и тела. Меч самурая – его душа и он безжалостен даже к себе. И не стоит ему растрачивать себя на всяких буракумин[40], неспособных понять величие души Ямато. Нам же остается только надеяться, что мы поможем возрождению Кодо[41] и гибель наших близких будет отомщена. Наше появление здесь, – изрек Тейго, – знаменательное событие, которое, надеюсь, откроет пору возрождения национального духа в послевоенной Японии. С чужеземной демократией дело у нас не пойдет. Я считаю, что Страной восходящего солнца должен править император. Надо расширить его полномочия, отменить послевоенную конституцию. Я за то, чтобы у нас была армия как армия; за то, чтобы молодежь воспитывалась в духе самурайского кодекса чести…
– Но как мы этого добьемся, – удивленно спросил уже охмелевший лейтенант, – вы же видите, что современным японцам это чуждо.
– Сначала выпьем еще, – собственноручно разлил остатки коньяка Тейго.
Выпили. Сосредоточенно закусили суси, незадолго до того принесенным в номер официантом.
– Не думаю, что вы правы, лейтенант, –
– Но как же… мы без разрешения командования, не учитывая мнение господина губернатора, пойдем против нынешних властей? – недоумение на лице лейтенанта тут же сменилось испуганно-понимающим выражением лица. Он вспомнил, что капитана прислали к ним в полк на стажировку из штаба на Хоккайдо. – Позвольте, Тейго-сан, я налью в ваш бокал этого великолепного виски? – спросил он, стремясь отвлечь командира от своих предыдущих слов.
– Хай[42]. Мне сейчас хорошо от выпитого коньяка, но стоит мне выпить еще немного виски, то может стать плохо.
Осознав заключенный в вежливой фразе отказ, Асагуро отставил бутылку и вежливо наклонил голову.
– Не волнуйтесь, лейтенант. Наше командование и даже сам господин губернатор готовы содействовать нам в этой благородной миссии. Думаю, и сам божественный тенно в глубине души поддержит нас, если ему доложат о наших намерениях. Не зря ками перенесли нас вместе с Карафуто и Курилами сюда, в будущее. Мы должны выполнить то, ради чего здесь появились – вернуть дух Ямато. И да поможет нам сама Аматерасу Оми-ками.
– Да поможет, – повторил взволнованно Асагуро и неожиданно затянул песню верноподданных «Уми Юкаба»:
– Выйди на море – трупы на волнах,
В горы пойди – трупы в кустах
Все умрем за императора,
Без раздумий примем смерть!
Капитан поддержал его и песня зазвучала в два голоса, заставляя услышавших ее замирать от неожиданности. Казалось, вернулись времена Тихоокеанской войны и над Японией кружат тени самураев, готовых бросить ее сыновей в новые кровавые битвы…
Подмосковье. Аэродром «Чкаловский».
И. В. Сталин, секретарь ЦК ВКП (б), Председатель СНК СССР
Огромный, намного больше любого тяжелого дальнего бомбардировщика, самолет с двигателями, непривычно висящими под крылом, легко коснулся земли у самого края полосы и, плавно затормаживаясь, под взволнованный шепот зрителей прокатился по ней до конца. Авиалайнер застыл на самом обрезе «бетонки» так, что его нос завис над травой, покрывающей землю вокруг взлетно-посадочной полосы. Моторы непривычно взвыли в последний раз и затихли. Десяток бойцов отцепил от тягача необычно большой трап, собранный из труб и гофрированных пластин, посверкивающих некрашеным металлом и головками болтов. По команде техника солдаты уперлись и подкатили это громоздкое сооружение прямо к открывшемуся в фюзеляже авиалайнера на уровне второго этажа высотного дома люку.