Другие
Шрифт:
А Катенька, уже вполне понимая, что её маленькая жизнь подходит к концу, постоянно испытывая боли, сама пыталась поддерживать своих родных.
Однажды утром, когда мама подошла к кроватке и увидела свою улыбающуюся свозь боль малышку, услышала:
— Не плачь, мамочка. Всё будет хорошо. Я это знаю. Я немного поболею и поправлюсь. Мне сегодня во сне дядя Белый обещал и дедушка Панкрат. Дед Панкрат такой старый-старый, но очень красивый. Он как из сказки — живёт в лесу и лечит зверей. У него волосы длинные-длинные, как у тебя, даже длинней — почти до пояса. А на лбу — такая ленточка.
А потом ко мне подошёл медвежонок. Такой маленький-маленький и круглый, как мячик. Облизал меня и сказал, что я поправлюсь. Скоро. Что бы мама-папа-дедушка не плакали, а больше улыбались.
Мама зарыдала и прижала к груди дочь.
— И где же их найти, твоих дядю Белого и деда Панкрата? Ведь это всего лишь сон. И как они тебя вылечат?
— Они сказали, прощаясь, что мы встретимся скоро. Только надо немного подождать.
— Подождать? Сколько подождать? — и у мамы вновь в глазах появились слёзы.
— Мамочка. Ну не плачь. Ты мне веришь? Ведь это был не просто сон. Смотри. — И дочь вынула из-под подушки несколько длинных волосков темного и серых цветов.
— Тёмные — это мишкины. Он мне их подарил! Сказал, что когда я поправлюсь, мы с ним встретимся у Деда Панкрата и он научит меня понимать язык зверей. И мы будем друзьми. А эти волоски помогут мне. Помогут не забыть.
А серый волосок — это Дяди Белого. Когда он меня взял на руки и прижал к себе, я погладила его по голове и у меня остался один в руке… Случайно. Он опустил меня на землю и, увидев, что я рассматриваю его волосок, повернувшись к деду, сказал:
— Не знал, что стал линять… — И засмеялся.
А дедушка строго так посмотрел на дядю и недовольно сказал.
— Не смей. Ещё рано.
А я немного испугалась и проснулась.
Мама тихонько заплакла и отвернулась. Она понимала, что у её дочери осталось очень мало времени. Буквально несколько месяцев и…. Надежды не было.
Анализы и снимки опухоли отправляли в лучшие клиники Германии и Израиля. Но и оттуда ответы на прогноз были неутешительны. Приглашали приехать, попробовать, но… без гарантий…
В семье давно не звучал смех и мало кто мог просто улыбнуться.
Но каждый вечер ужинали всей семьёй, сидя за одним столом. Это было традицией. Даже Катеньку доставали из кроватки и укладывали в специальное полукресло. Без неё взрослые не могли есть. И только когда девочка оказывалась за столом, будто проносился по квартире тёплый ветерок, придавал всей семье силы.
С малышом пытались шутить, улыбались ей, пытаясь передать хорошее настроение, отдавали свои силы как могли. Но как только мама уносила девочку в её комнату, опять наступало тягостное молчание.
В тот вечер Виктория рассказала своим мужчинам, мужу и отцу, сон дочери. А Катя, словно совсем не своя, весь вечер была молчалива и пила свой любимый апельсиновый сок через трубочку маленькими глоточками. Нормально есть она уже почти не могла.
Она не была смешлива как всегда и только переводила внимательный взгляд с одного лица на другое.
— Да. Уж приснится так приснится — со вздохом произнёс отец. — И зверь с тобой разговаривал? Медведь?
— Да. Пап. Только это был маленький медвежонок. Он тоже болел и его вылечили. И он мне подарил — во! — И дочка, вытащив из-под пижамы несколько волосков, показала их отцу.
— Странные волосы, — сказал отец, взяв в руки прядь. — И пахнут… Странно.
— Дима, дай, пожалуйста, — попросил дед.
Взяв в руки волоски, он потёр их между пальцами и понюхал. Пахло Зверем.
Нет, он не был заядлым охотником, как множество его сослуживцев, но запах… Таким запах может быть только у свежей шерсти, это он понимал. А потом… буквально через мгновение, запахло лесом. Тем лесом, который он всегда любил — после дождя в лесу всегда такой специфический запах — прелой листвы, цветов, запахи смолы сосен, елей.
И этот аромат волной прошёл по всей гостиной и взрослые замерли, а Солнышко улыбнулось.
— Ну что, не верите? И сейчас не верите?
— Катенька, а можно я возьму один волоск с собой? — тихо попросил дед. — Покажу на работе, похвастаюсь, что моей внучке медвежата дарят свою шерстку?
— Только, деда, не потеряй и потом отдай мне обратно. Ладно? Их, мишкиных, всего 5. Столько, сколько и мне лет. А Серых — всего один.
— Хорошо, Солнышко. Завтра обязательно верну вечером.
— А миша мне тихонько сказал, что б эти волосы я держала под подушкой. И, знаешь, когда я их глажу — мне становится не так больно.
На глазах у всех взрослых вновь появились слёзы и, отвернувшись, украдкой вытерев глаза, продолжили ужин, всё так же стараясь поддержать ребёнка.
* * *
На следущее утро конверт с тёмным волоском был передан помощнику и тот помчался в отдел судебно-медицинской экспертизы. После обеда в кабинете раздался звонок по внутренней линии и, подняв трубку, услышал голос старого друга, майора медицинской службы Васильева.
— Здравствуй, Палыч. Это Алексей Васильев.
— Здравствуй, Алёша. Давненько тебя не было слышно. Как твоё?
— Да загнали меня в тьму-таракань. Полгода как цивилизации не видел. Позавчера только вернулся. Хотел тебе домой звонить, а моя сообщила о твоём горе. Соболезную. Не верю, что с Солнышонком так… Может быть чем помочь? Ну, ты же знаешь… Как ты?
— Не надо, Алёша. Спасибо, но не надо. У нас всё есть, так что… А как я? Да никак. Еле живой. На работу хожу, что бы дома не быть. А домой? Домой ноги не несут. Меня на служебке довозят, так я потом хожу вокруг дома ещё с час, наверное. Всё оттягиваю момент, как надо подниматься наверх.