Другой мужчина
Шрифт:
4
Наступила весна, по утрам его будил птичий щебет. Каждое утро одно и то же. Он просыпался счастливым, потому что слышал пение птиц, видел проникающие в комнату лучи солнца, и на какой-то миг казалось, будто в мире все в порядке. Но затем в сознании опять всплывали – смерть жены, письмо от Другого, их адюльтер и то, что жена была с тем другим совсем не такой, какой он ее знал, но в то же время именно такой. Адюльтер – так он решил называть про себя то, о чем узнал из письма; собственные сомнения относительно двойного повода для ревности превратились в уверенность. Иногда он задавался вопросом, что хуже – когда тот, кого любишь, становится другим с другим или же когда он остается с ним таким же, каким ты его знаешь сам? А может, это плохо одинаково?
Это было похоже на болезнь. Проснувшемуся больному тоже необходимо какое-то время, чтобы вновь осознать, что он болен. И подобно тому, как проходит болезнь, так же проходят тоска и ревность. Зная это, он ждал, что пойдет на поправку.
Весной прогулки стали продолжительнее. У них появилась цель. Он не отправлялся уже просто куда глаза глядят, а шагал через поля к шлюзам или по лесу к замку над рекой или же шел между цветущими фруктовыми деревьями, растущими на горных склонах, в соседний городок, где проводил какое-то время, а потом возвращался домой на поезде. Все чаще, достав под вечер привычную бутылку шампанского, он ставил ее обратно. Все чаще ловил себя на том, что размышляет о чем-то ином, нежели жена, ее смерть, другой мужчина и адюльтер.
Как-то в субботу он пошел в город. В последние месяцы для этого не находилось повода. Поблизости от дома имелись булочная и продуктовая лавка, а в остальном он не нуждался. Подойдя к центру с его интенсивным уличным движением, людской толчеей, чередой магазинов, гомоном голосов, шумом транспорта, мелодиями уличных музыкантов и выкриками лоточников, он почувствовал страх. Его стесняла эта толпа, ее деловитая суета и многоголосие. Он заглянул в книжный магазин, но и тот был полон, люди толпились у книжных полок и касс. На минуту он задержался у дверей, не решаясь ни войти, ни выйти, загораживая проход, его толкали, раздраженно извинялись. Ему хотелось домой, но не было сил вернуться на улицу, пойти пешком, сесть в трамвай или взять такси. Раньше казалось, что сил у него побольше. Когда выздоравливающий, переоценив свои возможности, делает что-то лишнее, то это грозит рецидивом; вот и ему придется теперь начать выздоровление заново.
Когда наконец он добрался до трамвая, то молодая женщина уступила ему в вагоне место. «Вам плохо? Уже в книжном магазине у вас был такой вид, что это вызывало беспокойство». Он не помнил, чтобы видел ее там. Поблагодарив, сел. Страх не отпускал. Придется начать выздоровление заново – значит ли это, что сейчас у него кризис? Пусть так, но пугало чувство, что кризис может усугубиться.
Днем он лег в постель, хотя было совсем рано. Сразу заснул, проспал несколько часов. Когда проснулся, было еще светло, страх исчез.
Подсев к письменному столу, он взял лист бумаги и написал без обращения, без даты.
Ваше письмо дошло. Но оно не сумело попасть к адресату. Лиза, которую Вы знали и любили, умерла.
Т.
TT – так довольно долго называли его жена и друзья, со временем осталось только Т. Просмотренные служебные бумаги он помечал инициалом Т. Затем привык подписывать так же свою личную переписку, тем более что дети прежде называли его папой, но благодаря особенностям диалекта это звучало как «тата». Ему нравилось, что Т способно исполнять столько ролей.
Он положил листок в конверт, надписал адрес, наклеил марку и бросил в уличный почтовый ящик в нескольких кварталах от дома.
5
Спустя три дня пришел ответ.
Темновласка! Ты больше не хочешь быть прежней Лизой, которую я любил? Ей суждено для меня умереть?
Я хорошо понимаю твое желание, чтобы прошлое умерло, особенно если оно такой болью откликается в настоящем. Но оно может откликаться в настоящем только потому, что продолжает жить. Наше общее прошлое остается живым для тебя, как и для меня, – и это прекрасно! Прекрасно, что ты, никогда не отвечавшая на мои письма, ответила мне. И что ты осталась моей Темновлаской, хотя и обозначила это одной-единственной буквой.
Твое письмо сделало меня счастливым.
Рольф
Темновласка? Да, у нее были темные, карие глаза и каштановые волосы, темные волоски на руках и ногах, которые выцветали летом, когда она покрывалась загаром, а еще у нее было множество темных родинок. Моя каштановая красавица, говорил он порой с восхищением. Темновласка – это было нечто иное. Краткое, властное, хозяйское. Так можно было бы назвать каурую кобылу, которой поглаживают ноздри и которую треплют по крупу, прежде чем вскочить в седло и пришпорить.
Он подошел к секретеру жены, антикварной вещице в стиле «бидермайер». Он знал, что там существует секретное отделение. Разбирая после смерти жены ее вещи, он постеснялся заглядывать туда. Теперь же он выдвинул все ящики, опустошил все отделения, нашел стенку, за которой должен был находиться тайник, а через некоторое время обнаружил и планку, нажав которую и повернув стойку вокруг оси, увидел дверцу. Она была заперта, пришлось взломать замок.
Пачка писем, перевязанная алой ленточкой; по почтовому штемпелю стало ясно, что эти письма относились к той поре ее девичьей любви, о которой жена ему рассказывала. Альбом со стихами и фотографиями, закрывающийся сафьяновыми ремешками и замочком. Еще одна пачка писем, перевязанная зеленой ленточкой; здесь он узнал почерк ее родителей. А вот и почерк Другого. Большая канцелярская скрепка объединяла четыре письма. Он взял их с собой, поближе к окну, уселся в высокое кресло, рядом со швейным столиком; всю эту мебель, выдержанную в стиле «бидермайер», как и секретер, они приобрели с Лизой незадолго до свадьбы. Усевшись, он принялся за чтение.
Лиза,
все вышло иначе, нежели ты представляла себе вначале, гораздо сложнее. Знаю, что иногда это вселяет в тебя страх и тебе хочется спастись бегством. Но бежать не стоит. Да и нельзя. Ведь я остаюсь с тобой, даже когда меня нет рядом.
Может, ты сомневаешься в моей любви, поскольку я не могу облегчить твоего положения? Но это не в моих силах. Да, я тоже хотел бы, чтобы все было проще, чтобы мы могли жить вместе, друг для друга. Хотел бы только этого. Но мир устроен иначе. И все же этот мир чудесен, ведь благодаря ему мы сумели найти и полюбить друг друга.
Лиза, я не могу с тобой расстаться.
Рольф
Нет, Лиза, нет. Это уже было с нами год назад и полгода назад, и ты знаешь, что я не могу без тебя. Не могу. И ты не можешь без меня. Без моей любви, без страсти, которой я заражаю тебя. Если ты бросишь меня, то я не просто паду в бездонную пропасть, я увлеку за собой и тебя. Не дай этому случиться. Останься моей, как я остаюсь твоим.
Твой Рольф
Ты не пришла. Я ждал тебя, тянулись часы, но ты не пришла. Она просто задерживается, пытался я внушить себе поначалу, но потом забеспокоился, стал названивать по телефону, пока не узнал от твоей домработницы, что ты не можешь подойти к телефону. От домработницы! Ты не просто не пришла. Ты отвергла меня через свою домработницу.
Я ужасно зол, прости. Я не имею права злиться на тебя. Все это слишком обременяло тебя, так не могло продолжаться, необходимо было что-то изменить, и ты не пришла лишь потому, что хотела дать мне понять это.
И я, кажется, понял.
Я все понял, Лиза. Давай забудем все, что стало бременем для нас. На следующей неделе ты выступаешь с оркестром в Киле – прихвати денек-другой, они будут принадлежать только нам. И дай знать о себе.
Рольф