Другой
Шрифт:
Он потянулся руками.
— Клянусь, я повешусь именно на нем.
Тарас прервал свой рассказ и пугливо оглянулся на Алёну.
— Я в ужасе подумал, что он уже вообразил, что с ним заключили договор. Такая ярость была в его теле. Я только хотел было пискнуть, блин, что я без претензий быть князем мира сего, успокойся мол, но тут случилось непредвиденное, страшное и идиотское. Табурет, на котором Роман стоял, покачнулся, и он грохнулся головой на каменный пол. Черепно-мозговая травма, кровь на полу, а не на картине. Увезли в реанимацию.
Воцарилось
— Что же делать? — сказала она. — Что с ним сейчас?
— Включим сатанинский ящик.
Через десять минут появились «Новости». И в конце новостей возникла милая девушка и сказала:
— Как нам стало известно, художнику-авангардисту Роману Примерскому стало лучше, но его состояние остается очень тяжелым. Тем не менее, жизнь нашего гения вне опасности.
Телевизор выключили.
— Тарас, вы вот на самом деле гений, но гений зла. Сколько таких непредсказуемых случаев было вокруг вас?
— Обижаете, Алёна. Я не люблю князя и его правду. Я — другой. Почему ты меня зовешь на «вы»?
— Для почета.
Разлили кофе, чай. Было как-то неуютно.
— Как только он поправится, надо к нему сходить в больницу, — заявила Алёна. — Обзвонить всех наших. Он ненавидел наше направление, но какое это имеет значение сейчас!
Тарас однако не угомонился, продолжая мучить девочек.
— До этой сцены, недели за две, я встречался с ним. Мы сидели вдвоем в кафе на Арбате. И он мне поведал такую вещь:
— Знаешь, Тарас, я написал книгу. Как видишь, мне всего мало, я лезу во все щели. Это не роман, а нечто мемуарно-документальное, порой, правда, менял фамилии.
— Поздравляю, — сказал я.
— И вот что случилось. Я хотел передать эту книгу крупному американскому издателю. И буквально неделю назад в Москве оказался славянист, профессор, тот, кто кроме прочего пишет рецензии в это издательство на книги на русском языке. У меня были связи и в издательстве и с ним. Они были готовы принять манускрипт. Этот профессор, Гарри, мы с ним запросто, как все равно янки, по-американски…
— Поздравляю, — опять поздравил я его.
— Так вот. Он взял манускрипт, прочел за два дня, и мы встретились. И как ты думаешь, Тарас, каково его заключение?
Я отвечаю, скромно так:
— Он заключил, что мало хулы на все и вся в России, включая собак, кошек и российских женщин.
— Как раз нет. Он не упирал особенно на хулу. Этот тип высказался так: «Книга слишком хорошо написана, и поэтому не пойдет. Мой друг, вы должны понять простую вещь: книги должны быть написаны плохо, тогда они дают прибыль. Понимаете, мой друг, надо уметь писать плохо. Плохо, плохо! Время хорошего и высшего — прошло. Пишите так, как будто вы лягушка, желающая заработать деньги. Когда пишете, думайте не о тексте, а о деньгах. Тогда вы будете свой парень. Манускрипт я вам возвращаю, в таком виде его никто у нас не будет публиковать. Ваше имя как художника, в Америке неизвестно, а Европа нам не указ.
Тарас тяжело вздохнул.
— Когда расставались, Роман заявил мне на прощание: «Я создам шедевр в литературе. Плевать на деньги. Главное бессмертие — чтобы ты потрясал умы на протяжении веков. А эти дьявольские, грязные, змеиные, мерзкие деньги — у меня и так их полно. И в Европе на счету. И я могу этой мерзостью подтираться, — и он вынул пачку зеленых, направляясь в туалет. — Хотя и для моего зада это оскорбительно, — промолвил он».
Я ему:
— Смотри, Роман. Самого святого касаешься. Учти, когда-нибудь посадят тебя за финансовое святотатство. Не говори никому.
И мы расстались. Я кончил.
В ответ раздался хохот.
— Ну, на этот раз ты нас развеселил этим Гарри. Хорошо бы его посмотреть, — сквозь смех заметила Лера.
Но вмешалась Алёна.
— Оставим этого Гарри… Тарас, при всем моем уважении к бреду, ты вел себя провокационно по отношению к Роману. В этой последней встрече…
— Вот тебе раз! Почему?
— Что за вопрос? Будто ты не понимаешь… Ну зачем было на него выливать все негативное мира сего: вырождение, низкий уровень искусства, падение, время великого прошло… Зачем? Это правда, но страшная и разрушающая. Но не вся правда. Эта адская тенденция, но есть и другое.
— Другое? — восхитился Тарас. — Расскажи!
— Да сколько я знаю удивительной, блестящей молодежи, талантов, искателей духа… Происходит разделение, сейчас в России рождается много детей с поразительными способностями, словно у них глаза открыты на всю Вселенную. Такого раньше не было!
— Знаю! Верю! — взвизгнула от радости Лера. — А ты, Тарас, своим особо безумным видом, интонациями возбудил самое возмутительное в нем.
— Через мучительство к свету! — заорал Тарас и выпил. — Себя помучить — всегда хорошо! Это тоже водка.
— Потом даже такая деталь, как тусовки. Он там высказался о них, куда уж хуже. Но ты бы оборвал его. Всякие тусовки бывают. Я бывала на многих. И встречала там не только обезумевших завистников, но и чистых, благородных людей, талантливых писателей, художников. Подлил ты масла в костер. Бедный Роман. Сгорел ум в огне себялюбия.
— Болен современный человек, глубоко болен, — поддакивала Лера.
Внезапно Тарас встал, утробно раскланялся и исчез.
На всем лежала тень отхода Лохматова. Скрытая молчаливая тень.
Вадим и Алёна были счастливы. (Все препятствия отстранены.) Свадьбу решили справить тихо, в два приема: сначала с родителями, потом с узким кругом друзей. Скромно и потаенно. Без барабанного боя. А потом, немного спустя — повенчаться.
Праздник вместе с друзьями прошел на квартире Алёны. Кроме Филиппа с женой и Леры пригласили еще семь человек. Молодой поэт, черпавший свое вдохновение из реалий невидимого мира, звали его Андрей; великий знаток древнего мира Петр Веселовский; два художника с подругами жизни и один школьный друг Вадима.