Дружба бандита
Шрифт:
– Как купить?
– На время. Вы спрячете деньги и работайте, как работали. Приеду, разберусь с криминалом, выкупите назад. Кащеев узнает, что собственник другой, и оставит вас в покое. Это все, что я пока могу предложить.
– Я должна с родителями посоветоваться…
– Советуйся. Как отец?
– Весь избитый, но слава Богу, живой.
– Тебя проводить?
– Не надо, я на машине. Спасибо вам.
– Пока не за что, коллега.
– Не зря мама говорила… Ты очень хороший. – Она чмокнула его в щеку и убежала в темноту. Голенев слышал, как удаляются ее торопливые шаги,
Утром приехала сама Вера. На семейном совете они решили предложением Олега воспользоваться. Встретились в горисполкоме.
Павел Дорофеевич Вислоухов явился с перевязанной головой. Из-под бинтов на Олега смотрели два серых настороженных глаза. Жена и дочь кооператора поддерживали его под руки. При дневном свете Тоня показалась Олегу и вовсе красавицей. Высокая, стройная, с длинной лебединой шеей и прекрасными темно-русыми волосами.
Сделку оформил все тот же Стеколкин. Штампуя печати на договоре, он украдкой поглядывал то на Голенева, то на кооператоров. Когда они покинули кабинет, позвонил Кащееву. Гена выслушал новость, не перебивая и не задавая вопросов. Положив трубку, Стеколкин так и не понял реакции бандита.
Голенев и семейство кооператоров с документом чиновника отправились в банк. Олег перевел деньги на счет Вислоухова:
– Не трать. – Предупредил он Павла Дорофеевича: – Иначе лесопилка моя.
Прощаясь у подъезда, Вера пожала бывшему афганцу руку и пригласила к ним на ужин.
– Обязательно приходите. – Добавила Тоня и смутилась.
Голенев с удовольствием приглашение принял.
Днем, обедая в доме Постниковых, он рассказал Тихону о своем приобретении. Но в подробности не вдавался.
– У богатых свои, так сказать, привычки. – Ответил мэр. Коммерческая деятельность друга его не очень волновала. Постников беспокоился лишь о том, чтобы эта деятельность не помешала Голеневу продолжить финансирование строительства его мечты. Турки уже отправили часть техники, и завтра предстояло разгрузить первый состав.
После обеда в семейном кругу Олег снова посетил детский дом. Руфина Абрамовна познакомила его с сиротами-афганцами. Одного он уже видел в проеме окна, с другими встретился впервые. Единственная девочка Ира Ситенкова имела вздернутый носик, украшенный веснушками. Голенев усадил ребят во дворе и час с ними беседовал. Каждый из них хотел знать, не встречал ли Олег на афганской войне папу. Голеневу отцов сирот встречать не довелось. Он признался, что сам едва выжил и показал ребятам свои шрамы.
Поначалу дети вели себя настороженно, но, увидев следы пулевых ранений и метки хирургов, мгновенно прониклись к нему симпатией. Первым осмелел Леня Касаткин. Он вынул из кармана пачку сигарет и предложил Олегу:
– Хочешь, посмолим?
Афганец усмехнулся и достал из кармана свои:
– Примажем, парень. Я курю уже много лет. Начал таким, как ты. Вот моя пачка, вот твоя. Ломаем и бросаем вместе. Если я закурю, побреешь меня наголо. Сам закуришь, я тебя побрею. Идет?
Касаткина предложение озадачило. Он втайне гордился задиристым чубчиком, и смена прически в его планы не входила.
– Слабо? – Ехидно подначила Ира. И своего добилась. Касаткин с грустью посмотрел на сигареты, и пачку смял. Олег последовал его примеру.
– Все равно нечестно. – Изрек Леня.
– Почему? – Не понял Голенев.
– Они – Леня указал на ребят: – за мной следить будут, а тебя кто проверит?
– Я же слово дал.
– Ну и что?
– Запомни, Леня, если мужик дал слово и не сдержал, он уже не мужик, а кусок дерьма. А мне таким становиться не охота.
– Выходит, закуришь, сам признаешься?
– Естественно. Себя обманывать еще хуже, чем других.
– Тогда мы тебя наголо обреем. – Обрадовался самый маленький из сирот Митя Валиев и достал из кармана перочинный ножик: – Вот этим. Знаешь, какой острый. – И мальчишка метнул ножик в забор. Тот ударился о доску рукояткой и отскочил в траву.
– Кто же так ножи бросает. – Усмехнулся Олег, поднял из травы ножик Мити Валиева, отошел на пять шагов и швырнул из ладони. Да так быстро, что дети не успели заметить. Ножик воткнулся лезвием в доску и задрожал.
– Вот видите, как надо. – Тут же поддразнила мальчишек Ира.
– Класс. – Согласился Касаткин: – Покажи, как ты это делаешь?
Олег вытянул ножик из доски, вложил его в ладонь рукояткой вперед, и медленно, чтобы дети видели, метнул снова. Ножик воткнулся точно в то же место.
– Хочешь, я тебе его подарю? – Вдруг предложил Митя.
– Ножи дарить – примета плохая. Давай так сделаем, ты мне ножик, а я тебе… – Голенев вынул из брюк бумажник, отстегнул кнопкой маленький карманчик и вытряс на ладонь звездочку с офицерского погона: – Держи, эта звездочка осталась от лейтенанта. Он на мине подорвался, даже опознать не смогли. Один погон сохранился и яма. Может быть, это твой папа и был.
Голенев не сказал детям правды. Для их еще не установившейся психики история о происхождении звездочки могла оставить рубец на всю жизнь. Олег повидал на той войне много страшного, но и он, вспоминая этот эпизод, чувствовал, как холодеет сердце. Они ехали ночью в районе Кандагара. Два БТРа и УАЗ с военкором посередине. Олег сидел в головной машине. Внезапно водитель БТРа резко затормозил. «Что там?» – спросил Голенев. «Кажется, «кукла», товарищ капитан», – ответил водитель. Голенев знал, что означает это безобидное слово на афганской войне. Пуштуны мучили плененных, особенно офицеров, жутко. Они отрезали конечности, прижигали их, чтобы остановить кровь, потом выкалывали глаза. То, что оставалось от человека, и называлось «куклой». Живой обрубок не мог ни видеть, не двигаться. Он мог только слышать.
В тот раз духи из банды пуштунов им на дорогу и подложили такую «куклу». Старшина водитель вопросительно посмотрел на Голенева. Олег кивнул и молча вернулся в БТР. Он слышал выстрел. По негласному закону бойцы прекращали мучения товарища, если он становился «куклой».
Старшина, усаживаясь за руль, протянул капитану окровавленный клочок жесткой материи. Это был погон лейтенанта. Одну звездочку Голенев и спрятал в бумажник. А сейчас передал ее сыну погибшего афганца. Кто знает, как погиб отец мальчика…