Друзья леса
Шрифт:
По укоренившейся писательской привычке он принялся незаметно разглядывать окружающих его людей, цепким взглядом отмечая интересные или необычные детали, которые потом можно будет вставить в книгу. К двум молодым людям с пивом присоединился третий, и звяканье бутылок стало громче. Пожилая пара уже завершила свой ужин и так же энергично и целеустремленно, как до этого поглощала еду, направилась к выходу из ресторана. Полный лысоватый мужчина и мальчик – несомненно отец и сын – тоже завершали трапезу. Отец заботливо подвигал салфетку своему пухлому отпрыску, пока тот с упоением выковыривал из чайной чашки размокшие дольки лимона.
Зрелище этой мирной семейной сцены внезапно отозвалось болезненным уколом глубоко
“Почему у меня все было не так? Почему мой отец никогда не ехал со мной в поезде и не кормил поздним ужином…” – с горечью пронесся в мозгу вопрос, на который не было ответа.
Маленький Илюша Семечкин – такова была настоящая фамилия видного автора российской фантастики Туманского – обожал отца: такого сильного, доброго и все умеющего. К сожалению, обожание длилось недолго. Когда мальчику стукнуло четыре года отец, всегда регулярно выпивавший, пил уже так, что превратился в совсем другого человека: пьяного незнакомца, которому не было дела до жены и сына, да и вообще до целого света. Ко времени когда Илюша пошел в школу поезд жизни Михаила Семечкина уже стремительно летел под откос: периоды трезвости становились все короче и реже, постепенно сходя на нет, и уже ничто в облике этого опустившегося пьянчуги не напоминало того веселого и заводного парня, покорившего сердце Илюшиной матери. Отец постоянно пропадал из дома, возвращаясь лишь для того, чтобы устроить очередной скандал с рукоприкладством и утащить и продать за водку что-нибудь из уцелевшего имущества. Любовь к отцу увяла под напором всеразъедающего алкоголя, осталась лишь жалость. Жалость к непутевому покойному родителю, к состарившейся прежде времени матери и к себе, так рано лишившемуся нормальной отцовской поддержки.
Туманский поставил на стол опустевшую чашку и тяжело вздохнул.
“Я даже не могу вспомнить, когда видел его живым в последний раз, – с горечью подумал он, перебирая в памяти забытые годы. – Хотя нет, постой, помню!”
Перед его внутренним взором возникла отчетливая картинка. Жаркий июльский полдень в Кочине. Ему одиннадцать лет. Он лежит на крыше сарая и черный рубероид легонько царапает полоску голого тела на животе, между рубашкой и заношенными до дыр брюками. Крыша сарая – это их любимое место с другом Гариком, законно отвоеванное в схватке с семиклассником Вовкой Мурашовым. Лежа на крыше можно видеть весь небольшой двор их двухэтажного барака на восемь квартир, самому при этом оставаясь незамеченным.
Друг Гарик еще не появился. Он сейчас помогает матери на почте, и Илье приходится томиться на крыше в одиночестве. Вместо скучного и бездеятельного ожидания он предпочел бы постучать мячом об стенку, но стенка находится в опасной близости от дома Мурашова, мечтающего взять реванш за крышу, и без Гарика туда соваться не стоит.
Илья обводит скучающим взором пыльное пространство двора, разморенное под горячими лучами солнца. Ничего интересного. На веревке сушится белье суровой старухи Огарковой из второй квартиры. У перил крыльца дрыхнет черно-белый кот Барсик, принадлежащий ей же – первый драчун среди окрестных котов. Он лежит на боку, вольготно вытянув вперед сильные лапы. Жестоко обгрызенные уши и усы подрагивают в такт кошачьим сновидениям. Чуть поодаль от крыльца, в тени старого вяза, расположился дед Аксюта. Он тоже спит, развалившись на колченогом стуле и выставив вверх клочковатую бороденку.
Дед Прохор Аксюта – производное от фамилии Аксютин – был фигурой загадочной и немного зловещей. Он числился дворником в местном домоуправлении и на этом основании занимал казенную квартиру в подвальном помещении, но увидеть его с метлой или лопатой удавалось крайне редко. По большей части за него убирал мусор и чистил снег угрюмый глухонемой дворник Василий с соседней улицы, а дед Аксюта отирался на местном базаре или на вокзале, а то и вовсе исчезал в неизвестном направлении на неделю-другую.
Сейчас глядя на худосочного старика в большом, не по размеру, ватнике на голое тело и беззащитной тощей шеей, трудно было представить себе, что деда Аксюту побаивались не только окрестные мальчишки, но и взрослые мужики. И дело было не в том, что за плечами этого человека явно была тюрьма – тело его покрывали многочисленные сизые купола, кресты и кинжалы. Было во взгляде старика что-то такое, что отпугивало даже самых отчаянных забияк, заставляя обходить его десятой дорогой.
Нагретое пространство двора дышало расслабленным покоем, и Илья поддался всеобщей сонливости. Он положил голову на руки и прикрыл глаза. Дремотную тишину нарушали лишь слабое тарахтенье автомобиля где-то вдалеке, да невнятное бормотание радиоприемника из квартиры бухгалтерши Люды на втором этаже.
Внезапно окружающая обстановка неуловимо изменилась. На солнце набежала небольшая тучка, и порыв холодного ветра рванул наружу занавески из раскрытых окон. Воробьи, притихшие в ветвях высокого тополя, растерянно залопотали на своем птичьем языке и метнулись прочь, первыми почуяв неладное. Илья тоже почувствовал перемену. Он встревоженно открыл глаза и поднял голову.
Прохлада, принесенная ветром и тенью, не была доброй. Вместе с нею во двор вползло что-то холодное и неотвратимое. Опытный боец Барсик мигом определил источник опасности. Он открыл глаза, навострил уши и резво подобрал под себя мускулистые лапы. Шерсть не его загривке поднялась дыбом, и он сердито зашипел, повернув голову влево.
Илья посмотрел туда, куда таращил свои желтые глаза черно-белый кот, и невольно вздрогнул. На щербатом асфальте дорожки, ведущей во двор, стоял мужчина. Грязный, небритый, со всклокоченными волосами, он стоял странно скособочившись и обводил мрачным взором окружающее пространство. От всей его фигуры веяло тревогой, а в глубине маленьких блеклых глаз под красными веками читались затаенные боль и страх. Илья судорожно вздохнул и затаил дыхание. На дорожке стоял Михаил Семечкин, его отец.
Мальчик инстинктивно пригнул голову и замер, но тут же одернул себя. Толстая ветка березы надежно укрывала его от взглядов тех, кто решил бы обратить внимание на крышу сарая. Отец его не увидит. Поняв это, Илья немного расслабился и осторожно вытянул шею, разглядывая еще более отощавшего и потрепанного, чем всегда, родителя. В этот раз тот бродяжничал дольше обычного – почти две недели – и весь его облик ясно говорил, что это время он провел не лучшим образом.
Только дед Аксюта остался равнодушен к появлению нового человека. Он по-прежнему спокойно спал на своем трехногом табурете, для устойчивости прислоненном к стене дома. Наткнувшись тяжелым взглядом на старика, Михаил едва заметно качнул головой и двинулся ему навстречу. Оказавшийся между ними Барсик упруго вскочил на лапы, воинственно мявкнул и стал благоразумно отступать задом к двери подъезда, опасаясь привычного пинка от старшего Семечкина.
Но сегодня кот нисколько не интересовал Михаила. Он его даже не заметил, продолжая свое медленное движение вперед. Мужчина шел, едва переставляя ноги и слегка наклонившись вправо. Илья заметил, что левую руку отец прижимает к правому боку и время от времени болезненно морщится.
“Опять ему кто-то навалял,” – понял мальчик, машинально пощупав свой затылок. Шишка от удара пьяного отца исчезла только несколько дней назад. Старший Семечкин в нетрезвом виде был задирист и скор на рукоприкладство.
Михаил сделал еще несколько шагов вперед и остановился прямо перед спящим дедом Аксютой. Он постоял несколько мгновения в задумчивости и вдруг стремительно занес левую руку вверх. Лицо его искривилось в злобной гримасе, и Илья замер от страха.
Конец ознакомительного фрагмента.