Друзья мои мальчишки
Шрифт:
— Мать, видно, от тебя вовсе отказалась, мил-хорош, — говорит тётя Нюра и выливает в ведро суп из игрушечных кастрюль.
Никита, конечно, знает, что мама от него не отказалась. Но ему обидно. Он так ждал её! Он так хотел рассказать ей, что сегодня утром, ещё до дождя, получил первую в жизни отметку! И не какую-нибудь, а самую лучшую. Ему хочется сказать об этом сейчас же, он больше не может ждать!
— Я сегодня «отлично» получил, — мрачно сообщает он тёте Нюре.
— Ну и молодец, — отвечает она. — Люди взглянут и скажут: ясно-дело, знатный человек идёт, отличник! — Тётя Нюра высовывается в фортку и выбивает
Теперь Никите слышно, как шелестят по мокрому асфальту шины автомобилей.
— А ты мне вот что скажи, знатный человек: правую-левую научился различать?
С правой-левой у Никиты — неполадки. Ему объясняли и руководительница, и мама, и сестра Марина: «Какой рукой рисуешь — та и правая». А у него обе руки рисуют одинаково.
Никита не отвечает, а только громко сопит от огорчения. Кошка за окном закончила свой опасный переход и, вильнув длинным телом под ногами прохожих, скрылась в воротах. Даже кошка ушла домой, а он всё тут.
Мокрой тряпкой тётя Нюра ловко шлёпает по полу, трёт его, и пол превращается в коричневый каток.
— Чего ж ты молчишь, а? Ты не горюнься, мил-хорош, будем с тобой прибаутки сказывать.
— Я их все знаю, — не оборачиваясь, говорит Никита.
— А вот и не все! — откликается тётя Нюра из-под стола. У этого стола толстые, как у слона, ноги, каждую она обтирает тряпкой. — Жизнь проживёшь — и то всё не узнаешь. Поговорка ли, прибаутка ли есть на каждое дело, на каждый предмет. Эн, ты губы выставил вперёд носа, я тебе и скажу: «Федул, чего губы надул?» Эн, у тебя глаза на мокром месте, а я скажу: «Не плачь, куплю калач, береги глаза, у тебя их два, да оба за носом…»
Никита следит, как быстро работают её покрасневшие руки, глядит на колечко с красным стеклянным глазком.
— И про кольцо поговорка есть? — спрашивает он.
— А как же! «У кольца…»
— Знаю! — кричит Никита. — У кольца два конца, посредине гвоздик — ножницы! — выпаливает он единым духом.
Тётя Нюра смеётся:
— Перебить перебил, а сам напутал. Одно дело — загадка: «Два кольца, два конца, посредине гвоздик», другое дело — поговорка: «У кольца нет конца».
— Почему нет конца? — озадачен Никита.
— Потому что — круглое.
— А по которому троллейбус идёт?
— Садовое? Ясно-дело, и в нём нет конца.
— А где конечная остановка, там и конец! — Никита доволен: вот когда он поймал тётю Нюру! Есть всё-таки у кольца конец!
— Может, там и конец, — соглашается тётя Нюра, — однако там и начало. Утром раненько троллейбусы умоются, стёклышками блеснут и оттуда же в путь двинутся. Выходит — начало. Вот, мил-хорош, какие чудеса.
В кабинете заведующей детским садом звонит телефон. Тётя Нюра бежит туда, Никита — за ней. Руки у неё мокрые, она осторожно поднимает трубку двумя пальцами.
— Кого вам? — спрашивает тётя Нюра. — Тут, заждался! — кричит она. — Проводить? До булочной? Провожу, мне всё одно за хлебом идти. А там-то он дойдёт?
— Там я сам дойду, сам! — Никита пытается отобрать трубку у тёти Нюры: Ведь это звонит мама.
Тётя Нюра прикладывает трубку к уху Никиты, и он наконец слышит мамин голос. Она говорит, что задержалась в больнице на дежурстве, а Марина ещё не вернулась из школы. Пусть Никита идёт с тётей Нюрой и ведёт себя хорошо.
— Ты не волнуйся, мамочка! — кричит Никита в трубку. — Я буду хорошо себя вести,
— Милый мой чудачок, — смеётся мама в телефонной трубке, — я тебе объясню, объясню вечером.
Тётя Нюра помогает Никите одеться.
— Рукав-то у тебя ещё мокрый, мил-хорош! — сердится она. — Молчишь! То-то, нагулялся под дождём… А ну, надевай калоши. Вон какие они у тебя новые, блестящие! Давай сюда правую ногу. Какая у тебя правая, разве эта? Теперь давай левую… Да ты что озорничаешь? Зачем калоши сбросил?
— Не пойду в калошах. Прошёл дождь!
— А и правда прошёл! Ступай без них…
И вот они с тётей Нюрой самые последние выходят из детского сада, и сторожиха запирает за ними дверь. Они идут по переулку. Навстречу им несётся шум большой улицы и ветер, который пахнет бензином и дождём.
Дождя уже нет, ветер хозяйничает на тротуарах, и они просыхают быстро, прямо на глазах. В чьих-то чужих дворах ветер хозяйничает тоже. Никита поднимает голову и глядит, как над забором толкаются и скребутся друг о друга голые ветки с остренькими почками, а высоко над ними в небе убегают от ветра обрывки туч.
— Не споткнись! — только успевает сказать тётя Нюра, и Никита спотыкается. — Надо под ноги смотреть, мил-хорош!
Ладно, теперь он будет смотреть только под ноги.
Наконец они доходят до булочной, и здесь Никита прощается с тётей Нюрой поскорей, чтобы она не успела передумать и не пошла бы его провожать до дома. Он заворачивает за угол, на Садовое кольцо.
Садовым кольцом называется широченная улица. Длинная-предлинная, она опоясывает всю Москву. Когда-то на этой улице росли сады, но Никиты тогда и на свете не было. Садов давно нет, а название осталось. На этой улице живёт Никита. Очень близко. Нужно только миновать жёлтый забор, два фонарных столба, две урны для окурков, ворота — и тут уж начнётся стена его дома: три окошка, каменная ступенька и дверь с блестящей медной ручкой. Это Никитина дверь, вот она уже видна… Но возле тротуара стоит большой грузовик-самосвал. Никита останавливается возле огромного колеса, чтобы как следует разглядеть, какое оно есть.
Наверно, грузовик приехал издалека. На его толстой шине налипла грязь и глина с неведомых дорог. Никита осторожно проводит пальцем по запылённому крылу и спрашивает совсем тихо, чтоб никто, кроме грузовика, не слышал:
— Грузовик, грузовик, где ты был?
Конечно, он не ждёт, что грузовик ему ответит. Просто у Никиты такая привычка — разговаривать с разными вещами.
Но грузовик вдруг отвечает весёлым хриплым голосом: