Друзья в небе
Шрифт:
Враг был разбит физически, надо было его добить морально. Смушкевич приказал звену истребителей выполнять фигуры высшего пилотажа над вражескими окопами.
Среди захваченных советско-монгольскими войсками трофеев был дневник японского офицера. Вот что он писал:
«Красная авиация не давала нам покоя. Ни минуты но проходило без того, чтобы над нами не кружили красные самолеты. Мало того, что красная авиация постоянно висела у нас над головой, отдельные самолеты, а однажды и целое звено, — проделывали фигуры высшего пилотажа над нашими окопами — как раз в то время, когда бои еще продолжались, и
Героев Халхин-Гола торжественно встречали в Москве. Когда из флагманского самолета вышел Смушкевнч, его жена заплакала. Яков Владимирович сильно хромал, одна нога у него была забинтована и к ней привязан сандалий.
— Что случилось? Ты ранен?
— Нет, меня москиты искусали, и я расчесал ногу… Сейчас нам надо в Кремль, вот вернусь, все покажу…
Смушкевич приехал домой за полночь. На ноге была открытая рапа с нагноением, нога распухла. Несмотря на поздний час, жена тут же позвонила профессору. Договорились, что тот приедет утром.
В шесть утра Яков Владимирович сказал Васе Соломоновне:
— Ну, жена, готовь чемодан. Сейчас улетаю.
Жена запротестовала:
— Никаких чемоданов! Куда ты поедешь с такой ногой? Через два часа будет профессор!
Смушкевич лихо повернулся на каблуках, отдал честь и ушел из дома без чемодана.
Ровно в восемь пришел профессор Фридланд, но больного не застал. Тот был уже далеко. В секретариате наркома Басе Соломоновне сказали, что ее муж улетел участвовать в освободительном походе в Западную Украину и Западную Белоруссию.
Жена и профессор полетели вдогонку. Они догнали Смушкевича. Профессор смотрел на ногу и качал головой.
— Если бы я прилетел к вам на два дня позже, — сказал он, — вам пришлось бы проститься с ногой… Без костылей ни шагу… И вообще — беспрекословно повиноваться врачу…
В ноябре 1939 года за личное мужество, проявленное в боях у Халхин-Гола, Яков Смушкевич был вторично награжден званием Героя Советского Союза. По положению должен был быть сооружен бронзовый бюст, дважды Героя на его родине. Но негде было тогда его ставить. После восстановления Советской власти в Литве генерал-лейтенанту Смушкевичу удалось на несколько дней прилететь в Ракишкис, где он не был двадцать два года. Трудно рассказать о радости старого портного и его жены, к которым прилетел сын. Оказывается, старик Смушкевич узнавал о том, что происходит с его сыном, в местной полиции. Его не раз таскали в участок, и полицейские чиновники издевались над стариком, показывая ему советскую газету: «Думаешь, твой сын Герой, так мы с тобой цацкаться будем!» Потом давали тумака и выгоняли из участка. Так он узнал о том, что Яша стал кандидатом в члены Центрального Комитета партии, дважды Героем, а затем — генерал-лейтенантом.
За несколько недель до начала войны с белофиннами Смушкевич был назначен командующим Военно-Воздушных Сил РККА.
Он вылетел в Петрозаводск и оттуда руководил боевыми действиями авиационных частей, громивших линию Маннергейма.
Ему становилось все хуже, и врачи настояли на том, чтобы он переехал в Москву. Смушкевич даже домой не заехал. Он поселился в штабе и продолжал, хоть и на расстоянии, командовать авиацией на белофинском фронте. Он работал лежа.
Профессор Фридланд после очередного консилиума сказал жене Смушкевича:
— У вашего мужа, видно, стальное сердце. Ведь у него в тазобедренном суставе не кости, а творог, хоть ложкой выгребай. Я не представляю себе, как он на ногах стоит, а он ходит самостоятельно, и ведет еще такую огромную работу!
…В первые месяцы войны, когда Смушкевича уже не было в живых, продолжали приходить письма на его имя. Военные летчики писали с фронтов, сетовали па неудачи, просили советов, требовали новых скоростных машин…
РЕЙДЫ В ТЫЛЫ ВРАГА
Последняя ледовая разведка
…В июне сорок первого года экипаж моего самолета получил задание обследовать с воздуха ледовую обстановку в Карском море. Вылетев из Москвы на гидроплане, через несколько дней мы совершили посадку на плесе Большого Елисея, близ полярного города Игарка. Здесь была наша база.
В Игарке шла полным ходом подготовка к навигации. День и ночь работали лесозаводы. На пристанях и причалах расчищали место для приемки океанских пароходов.
Солнце, светившее круглые сутки, давало возможность авиации работать непрерывно. После очередного многочасового полета над еще не тронутыми солнцем ледяными полями Карского моря мы увидели рядом с нашей стоянкой покачивающийся на воде самолет известного полярного летчика Ивана Ивановича Черевичного.
— Дорогие друзья! Давайте соревноваться, — предложил он, — кто из нас совершит более длительный полет?
Мы вступили с ним в социалистическое соревнование.
Надо сказать, что незадолго до этого Черевичный поставил арктический рекорд, пробыв в воздухе непрерывно двадцать три часа.
21 июня с наполненными до отказа баками мы вылетели на ледовую разведку. В составе экипажа были второй пилот Эндель Пусэп, штурман Александр Штепенко, радист Василий Богданов.
Под крылом самолета проплывали льды. Я и Пусэп сменяли друг друга у штурвала, Штепепко, не отрываясь от карты, отмечал состояние льдов. Мы собрали очень ценные сведения и попутно выполнили другое, очень приятное для нас поручение: сбросили зимовщикам полярных станций посылки, газеты и письма.
Непрерывный двадцатипятичасовой полет подходил к концу. Мы возвращались в Игарку, когда Богданов связался с самолетом Черевичного, находившимся в то время над морем Лаптевых,
— Ваш рекорд побит!
Черевичный тут же ответил:
— Знаю это и поздравляю. Мой радист следил за вами с начала вылета. Но вы особенно не радуйтесь. Через несколько дней я все равно перекрою ваш рекорд.
— Что ж, будем соревноваться дальше, — согласились мы.
Но соревноваться нам не пришлось.
На последних каплях бензина дошли домой. Наша летающая лодка коснулась днищем воды Енисея и, пробежав по ней, остановилась.
Кругом — ни живой души. Словно вся Игарка вымерла. В битком набитой гостинице Аэрофлота никто не обратил внимания на наш приход, будто мы и не вернулись из более чем суточного полета над отдаленными пунктами Арктики. Но через несколько секунд мы и сами забыли про рекордный рейс, услышав о нападении фашистов на нашу страну.
Я тут же заявил товарищам:
— Ледовая разведка окончена. Полетим защищать Родину!