DUализмус. Баварские степи, клопы, драм & бэйс

Полуэктов Ярослав

– Осла моего дедушки, вот кого.

4

Бим – в затруднительном положении по отношению к нужности баварских степей. Потом соглашается.

Жуёт карандаш – им он почиркивает в контрольном экземпляре книги, ищет ошибки с долготами,

а их выше крыши:

– Ладно, «хэ» с ним. Пусть пока побудет. Потом решим. Вдвоём решим, ты не боись. Я помогу. У тебя всё-таки прав-то…

– Побольше прав, – говорит Кирьян Егорович, – Гоголь-то всё-таки я, а ты всего лишь будто Белинский. При мне. Это неплохо – свой живой критик. Ну, намёк… Правильно? Белинский же не мог Гоголю запрещать, да же?

– На Белинского согласен, – говорит Бим.

Ему сравнение с Белинским в кайф, хоть от права запрещать и голосовать спорные вопросы он бы также не отказался.

Далее Биму не нравится словосочетание «баварские степи».

– Откуда степи в Баварии? Это что, степи? Так себе – лужайки в лесу.

– Бим, дорогуша, про то и речь: называется не степь, но смысл – то тот же. Земля делится на участки: часть заросшая это леса, боры, джунгли, а всё остальное – пустыни, прерии и степи. То, что ни то, ни это, – саванны, перелески. То, что ни вода, ни суша – болота. А твои лужайки в Баварии это то же, что степи у нас, только масенькие. Степьки! Степьки с кепьки, – понимаешь-нет?

Бим насупился и молчит.

Чен Джу доверяет Туземскому и прислушивается к Биму. Бим часто бывает прав. Батько Чен получает через Бима вредные Туземскому сигналы: кляузы и наветы. А Туземский ему – соперник. Главный Батько Чен получает оттуда сигнал и правит, правит… Туземский возвращает вычеркнутое обратно. Книжица тужится пёрдом, то толстея, то худея с каждым выплеском дурного воздуха из писательских кишок. Туземский хлеще Плюшкина: даже пук сохраняет в баночках на случай авося. Авось – его флаг, контрацептив и кредитный, причём беспроцентный филиал ежесуточного банка.

Насчёт степи Чен согласен с Бимом, но то, что это ОДНАКО не лес, прислушивается к Кирьяну Егоровичу Туземскому. Тот всё-таки ближе к натуре. И он соглашается с Туземским: «Пиши, хрен с тобой».

5

Ну и вот… Пишет.

…Если не всматриваться в дорогу, а глядеть поверх неё, то и не поймешь: едут путешественники то ли по Германии, то ли по Родине. То ли это происходит сейчас, то ли тогда.

Степь – лужайки. Дорога. Трава. Отары. Одна, другая. Стадо у них, у нас тоще костей коровёнка. Невесело как-то. У кладбища чуть радостнее: там кресты и рябины. Ассоциации? Запросто: кровь и смерть, война, революция, злая царская Россия и ещё более сволочная Германия.

Тут же вспомнился малогабаритный стишок Алессандры Клок. Это, наверно, фрагмент из её русской жизни.

За трактом даль,Луга, кресты.Светит фонарь. Там смех и слезы.Селянка с маскою мимозыПешком припёрласьНа сеанс.А там в разгаре декаданс,Рулетка, блядство на гробах,В кустах трусы и миллионыМещанок с пулями во лбах.

Конец ознакомительного фрагмента.