Дуб и кролик

Алоис Грюбель.

Анна, его жена.

Горбах, крейслейтер.

Потц, старший школьный советник.

Шмидт, школьный советник.

Доктор Церлебек, военный врач.

Машник,

Мария, кельнерша.

Ежи, поляк.

Ценкер, член гитлерюгенда.

Блаб, член хорового кружка Бремберга.

Земпер, член хорового кружка Кретценберга.

Трое фольксштурмистов.

По крутым склонам, поросшим редкими деревьями, поднимаются Алоис и Горбах. Ярко светит апрельское солнце.

Алоис легко карабкается вверх, толстый Горбах еле поспевает за ним. На Горбахе форма крейслейтера. Через руку перекинута тяжелая шинель. Горбах весьма озабочен тем, чтобы шинель не волочилась по земле. Набитый доверху вещевой мешок висит у него на животе. При каждом шаге Горбаха мешок ударяется о гигантский бинокль, который крейслейтер тоже нацепил на себя. Ему также изрядно мешает планшетка. На Алоисе — рубаха в голубую полоску, сверху рабочая куртка. За спиной у него небольшой рюкзак, из тех, какие обычно берут в свои странствия любители природы. Необычна только его белая меховая шапка. Она явно бросается в глаза. Это высокая фуражка с козырьком, на которую нашиты куски белого меха. Между ними виднеется сукно фуражки.

Подъем по крутому склону не представляет для Алоиса никаких трудностей. Он почти совсем не пользуется альпенштоком. Он часто останавливается, поджидая Горбаха, разглядывает папоротник, листву деревьев и свистит, подражая птицам.

Горбах (тяжело дыша). Наш родной край, Алоис, чрезвычайно изрезан ущельями.

Алоис. Так точно, господин крейслейтер, одно удовольствие по нему бродить. Лес, господин крейслейтер, такой чудесный, немецкий лес. Прошу вас, подарите этому лесу хоть один взгляд. Смешанный лес, господин крейслейтер.

Горбах. Алоис!

Алоис. В лесу легче, господин крейслейтер. Вокруг немецкие деревья, немецкие стволы. Как шваб около саксонки, стоит бук рядом с елью — вот каков он, наш немецкий смешанный лес. Ах, господин крейслейтер, если бы я только смог запеть.

Горбах. Враг свалится нам на голову, как только ты запоешь.

Алоис. А когда война кончится, как вы думаете, мне можно будет петь?

Горбах. Я же обещал. Мое слово крепкое.

Алоис. И вы добьетесь тогда, чтобы меня приняли в хоровой кружок?

Горбах. Если ты оправдаешь мои надежды, Алоис, и если вообще будет существовать хоровой кружок.

Алоис. Ах, господин крейслейтер, хоровой кружок не может погибнуть!

Горбах. Я должен присесть, Алоис, передохнуть. (Садится.) Подумать только, как это все сразу на нас свалилось. (Пьет из походной фляжки.) На, выпей! (Протягивает фляжку Алоису.)

Алоис. За то, чтобы у вас родился сын, господин крейслейтер. (Пьет.)

Горбах. Еще год назад все выглядело совершенно иначе.

Алоис. Я уверен, что будет сын.

Горбах (смотрит вверх). Вороны. Бедная моя жена.

Алоис. Моя Анна поможет ей. Когда Анна при этом находится, все идет как положено, а не вкось и вкривь.

Горбах. Твоя Анна уже потеряла навык в этом деле. Ты не должен был допускать, чтобы она шла в прислуги. Такая акушерка!

Алоис. Вам легко говорить. Поначалу, как я вышел из лагеря и она заметила, что со мной насчет детей уже ничего не выйдет, так она тогда просто душу готова была положить за это акушерство. Я для нее больше никакого значения не имел. Только одни роженицы. До тех пор так шло, пока не появились близнецы у хозяйки «Льва». Они Анну и доконали. Этого она уже не осилила. Не захотела покинуть близнецов. Вот так она и осталась у хозяев «Льва» в услужении.

Горбах. Если бы, по крайней мере, я мог позвонить ей.

Алоис. Мужчина при этом, говорит Анна, так же нужен, как снег на пасху. А госпожа крейслейтерша всем известна как мужественная женщина.

Горбах. Мы должны теперь держаться друг за друга, Алоис. Мне так кажется. Ты ничего не имеешь против меня или я ошибаюсь?

Алоис. Что вы, господин крейслейтер...

Горбах. Ты ведь знаешь, если бы от одного меня зависело, ты бы не попал тогда в лагерь. Но согласись, что ты дошел до крайности...

Алоис. Меня натравили, господин крейслейтер. Если человека натравить, то он готов на все. Собственный нос отрежет, если от него потребуют. А отчего? Да оттого, что даже собственный нос ему безразличен.

Горбах. Ты прав, к сожалению. Так создан человек! (Встает.)

Алоис. А теперь уж вы отдайте мне шинель, господин крейслейтер, я понесу. Она для вас тяжеловата... (Шутливо.) Весь авторитет в ней, вот она и весит так много.