Дублёр
Шрифт:
Никому ничего вы не должны. Может быть, еще что?
– Грамоту почетную хочется.
– Хорошо, что вы не теряете присутствия духа, значит, вы в здравом уме, но мы не можем до бесконечности соревноваться в остроумии. И так людям неудобство доставили. Адвокат кивнул на Николашу.
– Я ему сейчас сам неудобство доставлю. Где о чем спрашивают, пугало?
Любимов нагнулся и сплюнул кровь себе под ноги.
– Нет у меня бумаг, сказал же.
– И где же они?
– И не было.
– Откуда вы тогда взяли адреса? Николаша, не дождавшись ответа, вновь сорвался с цепи, саданул Любимову
– Чего ты, Эдик, с ним терляево* разводишь? Он же быкует, в натуре. Слышь, педик? Кончай пыль варежкой хватать. Где, бля, бумаги? Я из тебя сейчас Бонивура** сделаю.
– Кого-кого, простите, Николаша?
– Книги читать надо, Эдик. Стыдно.
– Значит, так. Я расколю его с семи ударов.
– Я попробую расколоть с пяти.
– Я, пожалуй, с трех.
– Раскалывайте! – Геворкян поправил пенсне, – ой, тьфу… Виноват, это автоматически. Отпусти его немедленно, Николай.
Николаша отпустил браслеты и, когда Валера рухнул на кресло, нанес еще один удар – ладонями по ушам.
– Ну как, горяченький? Не жарко? Геворкян опять набрал номер.
* Терляево (блат.) – разговор.
** Бонивур – герой гражданской войны, замучен белогвардейцами.
– Алло, Игорек. У нас тут проблемы. Где там наша бьютифул вумен? Все плачет? Ну, пускай теперь покричит. Пока не на всю громкость, на пол-оборота. Включайте.
Адвокат поднес трубку к уху поймавшего легкий глюк Валеры.
– Валерочка-а-а-а… Господи, отпусти-те-е… А-а-а.
Валера резко ударил адвоката по коленке, тот взвыл и выронил телефон. Книголюб Николаша мгновенно прижал своей крабьей клешней шею Любимова к спинке кресла.
– Кадык вырву, петух!
– Ладно, ладно, – захрипел Валера. – Пусть Алену отпустят…
Николаша убрал клешню, поднял упавший телефон.
– Алло, Пластилин. Убавь громкость. Геворкян, потирая колено, сел на стул.
– Слушаю. Где бумаги? В сейфе?
– Нет. Позови Каравая, я расскажу. Он привезет.
– Хорошо. Виктор, будьте любезны! Вернулся Караваев.
– Ну что, Валерыч?
– Дайте нам один на один побазарить.
– Зачем?
– Я прошу.
Адвокат переглянулся с Караваевым.
– Хорошо, но имей в виду, мы за дверью.
– Чтоб вы там и остались…
– У вас есть пять минут. Дознаватели удалились.
– Ну что, Каравай? Покаяться не хочешь?
Витька закурил.
– Не хочу. – Мы, кажется, не за этим остались.
– Покайся лучше, Каравай. А то гляди, не успеешь. Кровушки на тебе много, старичок. Да и других грешков не меряно.
– Серьезно?
– Ага… Бравый постовой милиционер Витя Караваев… Отличник милиции, сплошные поощрения, гордость отдела. Ходит по рынку, охраняет порядок, вертит дубинкой на пальцах. А заодно высматривает денежных лохов. Потом переодевается по-быстрому и на «хвост». Фонариком в рожу, нож к глотке, и «желаю успехов в труде и заработной плате». И дальше дубинкой крутить, грабителей ловить. Человека в форме-то никогда не признают, да и признавать не будут, потому что не подумают. Особенно по тем временам. Что Витеньке Караваеву и надо. Поймал Витенька удачу, понял службу. Не забыл, а, Каравай? А парнишку того помнишь, Витенька?
– Какого п-парнишку? – натянуто, пытаясь состроить беззаботную рожу, спросил Караваев.
– Наркошу с рынка. Который баксы засветил и которого ты ножиком по горлу в парадняке оприходовал. Да беда приключилась, фальшивыми баксы оказались. Помнишь, Витенька, как ты убийцу активно разыскивал? Как инициативные рапорта строчил – проверьте того, проверьте этого. И начальство нас дрючило – почему плохо проверяете? А Витенька вне подозрений, вне конкуренции. Только у Витеньки то ли масла мало, то ли жадности много – не выкинул он баксы, не сжег, как улику смертельную. Себе оставил. А говоришь, каяться тебе не в чем. Начальничком захотел стать? Валяй. Большому мудаку – большое кресло.
– Может, хватит сочинять-то… Тебе б, начальник, книжки писать. Баксы какие-то, «мокруха»… Покушения на президента я случайно не совершал?
– Ты, Каравай, в зеркало на себя посмотри. Рожу у тебя чересчур перекосило. Даже десяти классов на лбу не видно. А доказуха у меня есть, уж поверь. Припасена на крайний случай типа сегодняшнего. Как ты с баксами-то лоханулся? Их ведь Абдула по моей просьбе попросил у тебя. Так что извини, дружок… Ты только Абдулу не трожь, он не знает ни черта, а то возьмешь и ему патроны сунешь. Доказуха у меня атомная, ни твой адвокат кукольный, ни вся коллегия тебя ни вытянут. Что, загрустил, Каравай? Обидно, да?
– Нет у тебя ни хрена.
– А это дело твое – верить или нет. Не хочешь – не верь.
В дверь заглянул нетерпеливый Геворкян.
– Вам долго еще?
– Погоди, Эдик, – окончательно севшим голосом ответил Караваев, махнув рукой. – Пару минут еще.
– Хорошо, засекаю. Валера ухмыльнулся.
– Как, Каравай, нравится шестерить? Охерел ты совсем, я смотрю. Шавкой на поводке служишь.
– Ты еще лекции почитай. Вон, Дубову можешь читать, а мне не стоит. Где бумаги?
– Да Дубов в сотню раз честнее тебя. Он хоть не прячется, не шухарится. Да и не бандит он, по большому счету. Извилин в башке маловато, любит повыпендриваться да покривляться. Предки обеспечили от и до – и тачкой, и баксами, мог бы по Канарам круглый год ездить. Но Вадику адреналина в кровь захотелось, вот он в ментуру и подался. Не к бандитам, кстати, а в ментуру. Но ничего, дурь-то, она с годами выветривается. А вот у тебя. Каравай, уже ни черта не выветрится, как ни кувыркайся. А теперь слушай меня очень-очень внимательно.
Если с Аленой что-то стрясется, я тебя и твоих мудил-хозяев с того света достану, в пе-ди-гри-комплект меню превращу. Как хочешь, так их и уговаривай, но бумаги я отдам, только когда буду уверен, что ей ничего не угрожает. После я называю место, где они лежат, а сам остаюсь у вас. Все, других условий не будет. Прием граждан закончен, унесите бутерброды.
Караваев моргнул пару раз, кашлянул в кулак и исчез за дверью. Валера закрыл глаза. Запястья горели огнем, пальцы онемели. Он не пытался высматривать опытным глазом лазейки в стенах, не кувыркался по полу в попытке освободить руки, не прыгал в окно, живописно разбивая стекло. Вся эта мишура годится для безумного боевичка. Ему сейчас надо одного – чтобы они убрались от Алены,