Дублин
Шрифт:
Джереми Тайди готовил свою маленькую лекцию много лет. И теперь пришло время произнести ее.
– Видишь этот канат, Фэйтфул? – (Сын кивнул.) – И что это такое? – продолжил его отец. – Просто кусок веревки. И все. Ничего больше. Человек может на ней повеситься, а может по ней взобраться куда-нибудь. Что до меня, сын мой, я сделал свою жизнь, дергая за нее. – Он немного помолчал и покачал головой, изумляясь странной простоте предмета перед ним. – Да, дергая за эту веревку, Фэйтфул, я заработал право жить на территории этого собора. А что дает нам это право?
– Привилегии, – ответил его сын.
– Привилегии, – повторил его отец. – Как и при соборе Святого
– Мы находимся под защитой настоятеля.
– Верно. Мы не отвечаем перед мэром Дублина, и перед королевским шерифом, и даже перед самим лордом-наместником. Огороженная территория собора – это нечто вроде маленького самостоятельного королевства, Фэйтфул, и здесь один бог и хозяин – настоятель. И мы наслаждаемся этими привилегиями. Мы почти свободные граждане. Я могу даже торговать, и при этом мне не нужно принадлежать к городской гильдии или иметь статус свободного гражданина города, а ведь за оба этих статуса нужно много заплатить. И я ничего не плачу дублинским гильдиям со своих доходов. – Тайди улыбнулся. – Я наслаждаюсь всеми городскими привилегиями, но налогов не выплачиваю. И все потому, что дергаю вот за эту веревку.
И действительно, у соборных служек было множество преимуществ. Как все подобные древние учреждения, собор Христа существовал сам по себе. Все, кто работал на него, от сторожей и певчих и до самых скромных подметальщиков и уборщиков мусора, находили в его укромных уголках убежище и хлеб насущный. Им доставались всевозможные приработки и благотворительные дары, от обуви и одежды до еды и дров. Когда, например, большие свечи на алтаре почти догорали, Тайди заменял их, а остатки уносил домой. Его семья наслаждалась светом отличных восковых свечей, но никогда за это не платила. И Тайди получал от мирян деньги за любые свои услуги, но главным, конечно, было то, что он звонил в колокол.
– Не имеет значения, кто они, Фэйтфул, – англиканцы или кальвинисты, паписты или пуритане, им всегда хочется услышать звон колокола! – сообщил Тайди. – А мне только и нужно, что дернуть за эту веревку. Любой дурак может это сделать. Но так у меня появилось целое состояние.
Хотя Тайди никогда и никому не позволял даже заподозрить такое, но у него теперь действительно имелось состояние, равное состоянию доктора Пинчера.
– И вот теперь, Фэйтфул, – заключил Тайди, – ты поднимешься по этой веревке в другие, более высокие сферы. Ты можешь стать адвокатом и даже джентльменом. И однажды ты посмотришь на меня как на бедного невежественного человека. Но помни: только эта веревка позволила тебе забраться туда.
А пока в соборе Христа звучала эта проповедь, доктор Пинчер, так и не тронувшийся с места после ухода Тайди, был погружен в глубокие размышления. Но они не касались семьи церковного сторожа.
Однако если у доктора Пинчера появилось еще больше, чем прежде, причин ненавидеть лорда-наместника, то в этом он не был одинок. Партия пуритан ненавидела его за англиканство; новые английские поселенцы ненавидели его за нападки на их земли. Сам граф Корк, встретив как-то Пинчера в Тринити-колледже, признался:
– Обещаю, мы однажды свергнем этого проклятого Уэнтуорта!
Далеко от острова, в Англии, насколько знал Пинчер, ситуация была другой, но еще более напряженной. Там пуритане испытывали такое отвращение к Церкви короля Карла, что начали перебираться в американские колонии, причем не поодиночке, как в предыдущее десятилетие, а целыми кораблями. Маленькая армия полезных мастеровых, мелких фермеров и даже часть образованных людей навеки покидали английские берега. А еще большее политическое значение имел гнев сквайров. Благодаря новым налогам, которые Карл сумел провести через судебные органы, король обнаружил, что если он не будет вести дорогостоящие войны, то сможет обойтись и без разрешения парламента на новые расходы. И в результате Англией вот уже семь лет правил лишь король, без парламента. Парламенты созывались уже много веков подряд, и короли всегда к ним прислушивались. В парламент могли входить джентльмены из разных графств и юристы, но главным было то, что они представляли собой древние английские свободы, и для многих крупных землевладельцев, возглавлявших местные общины, стало окончательно ясно: король Карл, веривший в свое божественное право делать все, что ему вздумается, шел по пути установления тирании. Джентльмены в Ирландии, возможно, стояли несколько в стороне от всего этого, но и они отлично осознавали, что политическая ситуация представляет собой нечто вроде пороховой бочки.
Рано или поздно, размышлял Пинчер, Уэнтуорт падет. Так всегда происходило с английскими лордами-наместниками в Ирландии. Но куда важнее было другое: когда Карла наконец что-то вынудит созвать парламент, тогда и придет расплата. Пуритане в Англии и Ирландии жаждали мести. Какую форму могла принять эта месть, Пинчер не представлял. Но он готов был начиная с этого момента копить счета. И если его личным врагом был Уэнтуорт, то теперь доктор становился и врагом короля.
Доктор Пинчер, хотя сам того и не осознавал, сделал первый шаг по пути к государственной измене.
Если бы не молодой Морис, Бриан О’Бирн никогда бы их не увидел. Энн так ему и сказала. Случилось это вскоре после середины лета. Уолтер Смит и его жена приехали на два дня к торговцу в Уиклоу, знакомому Уолтера. И с ними приехали Морис и Орландо. На обратном пути, поскольку стояло раннее утро, они решили подняться в Глендалох. Они обошли древние развалины, восхищаясь круглой башней и тишиной двух горных озер Святого Кевина, и к полудню собрались домой. Дни были длинными. И даже если совсем не торопиться, можно было добраться до Дублина задолго до наступления темноты. Они как раз проезжали мимо дороги на Ратконан, и Орландо сказал им, куда ведет эта дорога. Тогда Морис воскликнул:
– Ратконан! Мне бы очень хотелось его увидеть!
– Если поедешь по этой дороге вон до тех деревьев, – Орландо показал на деревья невдалеке, – то сможешь увидеть старинный дом-башню. Но дальше не заезжай и постарайся, чтобы тебя не заметили, потому что я не сообщал Бриану о своей поездке.
Но конечно, Морис поскакал дальше. Его увидел сам О’Бирн и, узнав юношу, помахал ему, подзывая. А через минуту-другую Бриан появился на главной дороге и упрекнул Орландо за то, что тот решил промчаться мимо его дома. О’Бирн любезно пригласил в дом Уолтера и Энн. Отказаться было бы невежливо, хотя Уолтер заметил:
– Мы не можем задержаться надолго.
Но Энн улыбнулась и сказала:
– Мне бы хотелось увидеть башню.
Морис тем временем гнал коня к дому.
Когда они приблизились к старой башне, Бриан покосился на Уолтера и негромко произнес:
– Твой фамильный дом.
– А-а… – Уолтер позволил себе лишь чуть заметно улыбнуться.
– Твоему сыну, похоже, он нравится.
Морис уже подскакал к круглой башне и теперь смотрел на нее с откровенным восторгом. О’Бирн оглянулся на Энн. Она одобрительно оглядывалась по сторонам.