Дублин
Шрифт:
Одно лишь продолжало тревожить Уолтера. Да, Морис много работал. Но не таилась ли в нем некоторая бесшабашность, некое бурление? Если это было просто кипение молодых сил, то все в порядке. В молодом человеке и должен гореть высокий дух. Это Уолтер вполне мог бы понять. Но что, если то было нечто более глубокое? Тогда имелось только два возможных объяснения: ирландская кровь или наследие Уолшей. Неужели долгие века жизни бок о бок с О’Бирнами и О’Тулами на пограничных землях в Каррикмайнсе повлияли на семью? Возможно. Они должны были быть представителями старого английского порядка, то есть так
Но и до обнаружения неверности жены страх Уолтера перед тем, что сына может привлекать ирландская жизнь, охлаждал его дружеские отношения с Брианом О’Бирном. И только бесконечные мольбы мальчика и то, что он не мог объяснить ему настоящей причины своих возражений, заставили наконец Уолтера дойти до того момента, когда он просто пожал плечами в тайном отчаянии и позволил Морису поехать в Ратконан. И каким же бедствием это обернулось.
Весной 1639 года Морис заявил, что хочет съездить в Ратконан повидать О’Бирна, и Уолтер сначала пытался отговорить сына, а потом был вынужден просто запретить. Морис протестовал:
– Но он наш друг, и моего дяди Орландо тоже! Я уже жил в его доме!
Однако Уолтер был тверд в своем решении. Морис бросился к матери. Он чувствовал, что она не согласна с отцом.
– Ты должен повиноваться отцу, – сказала Энн.
Позже, в апреле, сразу после возвращения доктора Пинчера из его путешествий, Уолтер сообщил:
– Я еду по делам в Фингал на пару дней. Остановлюсь на ночь у Орландо и вернусь к следующему вечеру.
Энн не придала этому значения, однако наутро после отъезда мужа она вдруг увидела, что и сын тоже куда-то собрался, и спросила, куда именно он едет и когда вернется. Морис ответил, что хочет повидать одного друга и вернется завтра. Энн показалось, что сын держится как-то уклончиво, и поинтересовалась:
– Что это за друг?
– Ты его не знаешь, – сказал Морис.
Однако Энн почувствовала, что сын говорит неправду. Она стала настаивать и заявила, что если он не скажет правду, то никуда не поедет. Наконец Морис признался, что собирается в Ратконан.
– Я вернусь раньше отца, – сказал он. – Ему и знать незачем.
Энн уставилась на него. Она понимала, что именно должна сказать: Морис не может туда ехать. Ее долгом было поддержать мужа. Но после того единственного визита она ни слова не получила от О’Бирна. Ей страстно хотелось хоть какой-нибудь вести от него. И если Морис собирался с ним повидаться, он мог хотя бы рассказать ей о нем, о том, как там дела… а может, и привезти какое-то тайное послание…
– Ты ему расскажешь, если я поеду?
Теперь Морис делал ее своей сообщницей. Конечно, он этого не понимал. Ох, если бы обстоятельства были другими! Тогда Энн могла бы отправить с сыном письмо. Но она хотя бы узнает что-то.
Энн колебалась. Потом наконец выбрала самый трусливый путь.
– Ты должен слушаться отца, – сказала она. – А если нет, то я и знать ничего о том не желаю. Не желаю знать! – С этими словами она развернулась и ушла. И через несколько минут услышала, как застучали конские копыта.
В тот же день в сумерки вернулся Уолтер. Его дело потребовало меньше времени, и ему незачем было ночевать у Орландо. И конечно, очень скоро он поинтересовался, где его сын. Энн сидела в гостиной, держа на коленях кроху Дэниела.
– Куда-то ускакал утром. Сказал, что, может быть, сегодня не вернется, – абсолютно правдиво ответила Энн.
– И куда он отправился?
– Не захотел сказать.
– И ты ему позволила?
– Я подумала… Мне показалось, что это может быть девушка…
Уолтер замолчал. Было совершенно ясно, что именно произошло. Существовало только одно место, куда стремился Морис. Значит, он просто выжидал до сегодняшнего дня, когда, как он подумал, можно будет съездить, а отец ничего не узнает. Уолтер был в ярости оттого, что его сын мог поступить столь вероломно, однако у него хватило здравого смысла не обвинять юношу во всех грехах. Молодые люди нередко творят такое. А вот его жена – это совсем другое дело. Она утверждает, будто ничего не знала? Уолтер обвиняюще уставился на Энн. Она вздрогнула и опустила глаза. Уолтер медленно кивнул. Вот как, значит. Она позволила их сыну отправиться к ее любовнику, открыто выступив против воли мужа. В глубине души Уолтера закипал обжигающий гнев. Он несколько долгих, ужасных мгновений смотрел на младенца. А потом вышел из комнаты.
На следующий день, когда Морис вернулся, его отец был абсолютно спокоен. Он даже не спросил сына, где тот был. Но сообщил, что Морис не может исчезать на ночь без разрешения, а также заявил, что у него больше нет лошади и не будет до следующего Рождества. И сразу отправил сына с какими-то поручениями в город.
Позже Энн узнала от Мориса, что у О’Бирна дела идут хорошо, что он бодр, как всегда, и собирается в Дублин.
– Скоро?
– Он не сказал. Но посылает тебе свои наилучшие пожелания.
В следующие недели Уолтер Смит был очень занят делами. И еще Энн казалось, что в нем происходят какие-то перемены. Потерял ли он действительно какую-то часть своего лишнего веса, она сказать с уверенностью не могла, потому что физической близости между ними не было. Но в нем появилась какая-то новая живость и жесткость, он проживал дни так, будто, по крайней мере мысленно, больше не нуждался в Энн.
А она все ждала какой-нибудь вести от О’Бирна.
Чиновники Уэнтуорта предложили Дойлу войти в некую важную комиссию, и он предположил, что, должно быть, о нем вспомнили в связи с той историей в Лондоне, больше десяти лет назад, когда речь шла о благосклонности к католикам.
– На вас смотрят как на достойного доверия представителя Ирландской церкви, – сказал Дойлу один из чиновников.
– Наверное, – сухо заметил позже Дойл в разговоре со своим кузеном Орландо, – я должен воспринимать это как комплимент. – И хотя он не имел ни малейшего желания оставлять семью, отправляясь куда-то с какой-то миссией, он продолжил: – Но я был бы дураком, если бы отказался.
И потому одним летним утром он вместе с большой группой джентльменов и чиновников из Дублинского замка поехал на север. Поездка должна была занять около месяца.