Дубровинский
Шрифт:
«…У рабочего Ястребова по обыску обнаружено воззвание „Ко всем московским рабочим“, от „Июль 1897 г.“, по поводу сокращения с 1 января рабочего дня. Воззвание это он получил от Иосифа Дубровинского, которого признал за посещавшего его „Петровского“, и объяснил, что видался с ним после ареста Розанова, а ранее сего Дубровинский заходил к Ястребову, один раз в октябре, но не был им принят, так как не назвал общих знакомых. Розанов просил Ястребова устроить встречу с Дубровинский, Розанову незнакомым, чтобы условиться ходить кому-нибудь одному. Он был арестован. Очевидно, Розанов и Дубровинский адрес Ястребова получили от разных лиц. Рабочий Тимофей Дроздов, у которого
По обыску у Дубровинского взято 124 экземпляра воззвания „Ко всем московским рабочим“, 36 экземпляров сработанных на мимеографе программы вопросов для опроса рабочих, озаглавленной „Вопросы о положении рабочих в Москве“, 10 экземпляров известных брошюр „Касса рабочего союза“ 1896 года и другие издания.
Кружок Дубровинского. Знакомые Дубровинского студенты Иосиф Машин, взятый по обыску без результатов, и Сергей Волынский (из Курска) объяснили сношения с Дубровинским простым знакомством, а Волынский о происхождении отобранной у него известной брошюры Плеханова „Наши разногласия“ отказался дать объяснение так же, как и Елизавета Федорова, у которой обнаружен по обыску один экземпляр печатной брошюры „Царь-Голод“.
Хотя по делу Дубровинский отказался давать объяснения и назвать фамилии, но есть сведения о сношениях его с Елагиным, также не допрошенным по известным обстоятельствам; выяснение их отношения и истинный характер роли каждого в этом обществе „Рабочий союз“ служат в настоящее время предметом исследования.
Принадлежащие „Рабочему союзу“ приборы, материалы и принадлежности для печатания. Алексей Никитин и Лидия Семенова опрошены лично об обстоятельствах перевозки из Москвы в Орел – Семеновой, а оттуда Никитиным в Курск ящиков с машиной Ремингтона и заграничным мимеографом; там они были спрятаны у Арсения Мухина, а по обыску 1 декабря обнаружены. Признав это, они дали аналогичные с Мухиным объяснения, причем о происхождении машины Никитин объяснил, что получил ее весной 1897 г., кажется в начале февраля, почему является предположение, не есть ли это тот помянутый выше ящик, оставленный у Минятовой Семеновой, который она в феврале 1897 г. письмом просила Минятову переслать в Калугу Дубровинскому.
Издание „Рабочего союза“. В отобранном у Мухина по обыску в Курске ящике Никитина с машиной Ремингтона, между прочим, оказались, кроме материалов для изготовления трафареток: 1) пачка готовых уже для печати 12 трафареток с текстом брошюры, озаглавленной „Четыре речи рабочих, произнесенные на рабочем собрании в Петербурге 1 мая 1891 г., издание социал-демократов 1897 г.“, 2) испорченная трафаретка заглавного листа брошюры „Манифест Коммунистической партии Карла Маркса и Фридриха Энгельса 1847 г.“ (1897 г.) и 3) на листе пропускной бумаги следы текста заглавного листа „Манифеста“ типографской краской, из чего следует с уверенностью заключить, что брошюра эта была уже напечатана. Кроме того, там оказалась испорченная трафаретка на шелковой сетке воззвания, отобранного напечатанным по обыску у Дубровинского, „Ко всем московским рабочим“ за подписью „Рабочий союз“, с датой „Июль 1897 г.“; к изданию „Рабочего союза“ также следует отнести отобранные по обыску у Дубровинского 36 экземпляров воспроизведенного на мимеографе издания „Вопросы о положении рабочих в Москве“ и программу их, составленную с целью сбора сведений расспросами рабочих.
Что касается сведений, относящихся к мужу обвиняемой Надежды Минятовой, эмигрировавшему
Да, недолго пришлось Дубровинскому поработать в Москве. Но результаты этой работы, даже по признаниям следователей, были весьма ощутимы.
А ведь в «дознание» включены лишь ставшие известными полиции сведения. А это далеко не все, что успел Дубровинский в Москве.
Судя уже по тому, что «Московский союз» снова очень быстро оправился от разгрома, корни, которые пустили Дубровинский и его единомышленники среди фабрично-заводских рабочих первопрестольной, были очень глубоки.
Старый большевик С. И. Мицкевич, бывший одним из организаторов «Московского союза», потом с гордостью писал в воспоминаниях:
«С этого момента началась в Москве организованная марксистская революционная работа среди рабочих.
С этого времени, вплоть до Февральской революции 1917 года, не прекращалась эта подпольная революционная марксистская работа. Сколько ни было провалов, как ни старалась полиция вырвать с корнем эту организацию, но ей это не удавалось никогда: после провалов разорванная цепочка немедленно восстанавливалась. Борьба временами затихала и глубоко уходила в подполье, но никогда не прерывалась совсем…»
Глава II
Пройдет два-три года, и арестантов уже не станут выпускать из тюрем «впредь до решения…». Не будут и высылать на родину, пока министерство юстиции соблаговолит объявить свой приговор. В исключительных случаях департамент полиции будет соглашаться на денежный залог.
Через два-три года в рядах социал-демократов появится целая когорта революционеров-профессионалов, живущих под чужими именами, по чужим или просто «липовым» паспортам.
А пока, в октябре 1898 года, Дубровинский очутился за воротами Таганской тюрьмы с предписанием немедленно выехать на родину, в город Орел, под надзор полиции, пока по его делу министерство юстиции в административном порядке не вынесет решения.
Если бы это произошло в году 1902—1903-м, Иосиф Федорович, не задумываясь, перешел бы на нелегальное положение. И уж наверное, партия подыскала бы ему иное местопребывание.
А пока Орел.
Можно делать сколько угодно догадок и предположений и постфактум давать советы, что должен был бы предпринять Дубровинский с точки зрения революционера-профессионала. Но вернее всего предположить, что он был бесконечно рад возможности побывать дома. Повидаться с матерью. А там будет видно!..
Сколько лет они встречались только урывками, ночами. Торопливые слова, торопливый поцелуй и тоскливый взгляд на мирно спящих братьев. Теперь не нужно прятаться. Он не имеет права выходить за черту города, но может беспрепятственно бродить по его улицам.
Орловские доморощенные «пауки» неуклюже пытаются сопровождать поднадзорного. Но эти прогулки им в тягость, они довольны, когда Дубровинский, ни к кому не заходя, возвращается домой. Тогда «подметки» не затрудняют себя фантазией и доносят – «хлопочет по хозяйству».
Вечерами филеры заняты своими делами. Они отбыли «присутственное время». И никто теперь не может выгнать их на улицу. На дождь, на холод.
Вечерами, в дождь ли, в мороз, метель, Иосиф Федорович обходит квартиры своих друзей.