Дуэль в истории России
Шрифт:
Позади Аустерлицкое сражение, позади заключенный в Тильзите мир, когда два императора обнялись на переправе через Неман. Но вот наступило лето 1812 года, огромная армия Наполеона подошла к русским пределам, переправилась через Березину. Похоже, что император Александр рассматривает начавшуюся кампанию как своеобразную дуэль двух народов.
Вот отрывки из его писем первого дня войны:
Александр I Наполеону I
Вильно, 13(25) июня 1812 г.
«Государь брат мой, вчера я узнал, что, несмотря на добросовестность, с которой я выполнял мои обязательства по отношению к в. в-ву, Ваши войска перешли границы России… если в намерения в. в-ва не входит проливать кровь наших народов… и если Вы согласны вывести свои войска с
Из Приказа Александра I по Русской армии
Вильно, 13(25) июня 1812 г.
«Из давнего времени примечали мы неприязненные против России поступки французского императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений (выделено мною. — А. К.), при всем нашем желании сохранить тишину, принуждены мы были ополчиться и собрать войска наши…
Французский император нападением на войска наши при Ковно открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами непреклонного к миру, не остается нам ничего иного, как, призвав на помощь свидетеля и защитника правды, всемогущего Творца небес, поставить силы наши противу сил неприятельских. Не нужно мне напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог.
Александр I председателю Комитета министров Н. И. Салтыкову
Вильно, 13(25) июня 1812 г.
«Граф Николай Иванович! Французские войска вошли в пределы нашей империи. Самое вероломное нападение было возмездием за строгое наблюдение союза. Я для сохранения мира истощил все средства, совместные с достоинством престола (выделено мною. — А. К.) и пользою моего народа. Все старания мои были безуспешны. Император Наполеон в уме своем положил твердо разорить Россию. Предложения самые умеренные остались без ответа. Незапное нападение открыло явным образом лживость подтверждаемых в недавнем еще времени миролюбивых обещаний. И потому не остается мне иного, как поднять оружие и употребить все врученные мне провидением способы к отражению силы силою. Я надеюсь на усердие моего народа и храбрость войск моих. Будучи в недрах домов своих угрожаемы, они защитят их с свойственною им твердостию и мужеством. Провидение благословит праведное наше дело. Оборона отечества, сохранение независимости и чести народной (выделено мною. — А. К.) принудили нас препо ясаться на брань. Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем…»
Но вот война позади. Дуэль с Бонапартом, ценою немалых потерь, выиграна. Русские войска на плечах неприятеля вошли в Париж и, хмельные от победы и от все еще наэлектризованного французской революцией воздуха, возвратились в родное отечество.
Дух вернувшегося из Европы воинства дал новый импульс к поиску свободы, быть может, еще смутно понимаемой, но такой желанной.
Дал он, что оказалось неизбежным и даже естественным, и новый толчок к распространению дуэлей. Но это уже дуэли совсем иные — «благородные». Число их постепенно достигло западноевропейского уровня.
Приговоры по делам о поединках, опиравшиеся на уложения Петра I, несколько измененные Екатериной, предусматривали суровые кары, вплоть до смертной казни, а также обычно и лишение прав состояния, и посему представлялись императору на конфирмацию (утверждение), результаты которой, за редким исключением, можно было предсказать заранее. Царь покровительствовал поединкам и либо донельзя смягчал, либо вовсе отменял приговоры судов.
Дрались повсюду: в столице и в провинции, на пикниках и в местах расположения полков, защищая честь или решая амурные дела, проливая кровь свою и чужую. Особенно много поединков было в армии. Иногда устраивали немедленный «раздел» и выходили «в огород», как капитан Линтварев и плац-адъютант Краузе, а после бежали к начальству с жалобой на оскорбление, предшествующее дуэли, как тот же Краузе, или демонстрировали полученную рану «длиною линий в восемь геометрических», как Линтварев, «окровавленный от избитой головы». Иногда, что больше было характерно для высшей знати, готовились к дуэли долго и серьезно, приходя после мучительных размышлений к выводу, что нет иного способа отстоять свою честь.
Дуэль штабс-капитана Кушелева и генерал-майора Бахметьева, хотя и состоялась при Александре I, уходит корнями в павловское время, когда мордобой во взаимоотношениях с подчиненными был делом обыкновенным.
Денис Давыдов.
Вот что писал Кушелев корнету Чернышеву, впоследствии следователю по делу декабристов и военному министру: «Ты, вероятно, не знаешь, друг мой, что шесть лет тому назад, в бытность мою подпрапорщиком лейб-гвардии Измайловского полка, со мною случилось несчастье, которое всю жизнь должно меня преследовать. Тогда мне было едва 14 лет, и всех тонкостей военной науки и экзерциций точно уразуметь я не мог. И вот, будучи однажды послан на главный караул, я сделал какую-то незначительную оплошность. Генерал-майор Бахметьев, случившийся здесь, ударил меня за это своею палкою. До сих пор при сем воспоминании у меня содрогается сердце. Так велика была обида, мне нанесенная. Но в те времена мой подпрапорщичий чин не позволял мне искать сатисфакции, пристойной дворянину, обиду же сию всегда великою считал, что никакое время не могло истребить оной из моей памяти… Четыре дня тому назад генерал-майор Бахметьев дал мне слово удовлетворить в той обиде. Я требовал от него сатисфакции, как высочайшего двора камер-юнкер, ибо, хотя по моему желанию и определен я штабс-капитаном в армию, но не лишен и того чина, которым считаюсь при дворе.
А поэтому прошу тебя как друга и родственника принять участие в охранении моей чести… Уведоми о моем решении графа Венансона и проси его приехать ко мне вместе с тобой для окончательных переговоров. Дуэль назначена на 12-е октября.
Сохрани все сие в тайне от моих родителей, дабы мысль об опасности, с боем сопряженной, не заставила их принять меры к пресечению мне способов избавить себя от тяжелого сознания оскорбленного дворянского достоинства и военной чести…»
Чернышев, прочитав письмо, поехал к Венансону, а от него к Кушелеву, чтобы по долгу секунданта отговорить его от поединка. Однако Кушелев считал обиду столь значительной, что не только не поддался на уговоры, но немедленно потребовал стреляться, независимо от числа осечек и промахов, до первой раны.
Бахметьев с просьбой быть его секундантами обратился к генерал-майору Ломоносову и князю Багратиону, уже прославленному итальянскими походами. Багратион взялся уладить конфликт. Вместе с генералом Депрерадовичем он приехал к сенатору Кушелеву, отцу штабс-капитана, но… Зря Кушелев опасался, что родители захотят расстроить его поединок. Сенатор, несмотря на любовь к сыну, вмешиваться не стал, сказав, что раз сын счел нужным поступить так, то он не будет ему мешать. Правда, Багратион попыток своих не оставил и встретился с самим Кушелевым. Тот на предложение помириться заявил: или поединок, или извинение со стороны генерала.
Генерал тоже оказался упрямым и извиняться не пожелал. Дуэль состоялась. Багратион, не добившись мирного исхода, быть свидетелем отказался, и секундантами Бахметьева, кроме генерала Ломоносова, стали штабс-капитан князь Голицын и отставной капитан Яковлев, отец Герцена. Секундантами Кушелева были Чернышев и Венансон. Кушелев стрелял первым и промахнулся. Дал промах и Бахметьев. Других выстрелов, однако, не последовало, потому что Бахметьев, отшвырнув пистолет в сторону, подошел к Кушелеву и с извинениями протянул ему руку.